Почему Бог приказал Аврааму принести в жертву Исаака?

Авраам всегда в своей жизни проявлял повиновение Богу, но ни одно испытание не могло быть более тяжелым, чем то, что описано в книге Бытие, глава 22. Бог приказал: «Возьми своего сына – единственного, любимого – Исаака, и иди с ним в землю Мориа́. Там, на горе, которую Я укажу тебе, ты принесешь его в жертву всесожжения» (Бытие 22:02). Это было ошеломляющим требованием, поскольку Исаак был сыном обетования. Как Авраам должен был отреагировать? Немедленно послушавшись, рано утром на следующий день он отправился в путешествие вместе с двумя слугами, ослом и своим любимым сыном Исааком, взяв дрова для жертвоприношения. Его беспрекословное подчинение непонятному для него Божьему указанию прославило Бога и является для нас примером. Когда мы послушны, как Авраам, веря, что Божий план является лучшим из возможных сценариев, мы возвеличиваем Его характер и славим Его. Послушание Авраама этому указанию превознесло высшую Божью любовь, Его надежность и Его благость, и служит примером для подражания. Его вера в Бога, Которого он познал и полюбил, привела его в число героев веры в Послании к Евреям 11.

Бог использует веру Авраама в качестве примера для всех, живущих после него, как единственное средство спасения. Бытие 15:6 говорит: «Аврам поверил Господу – и в этом Господь увидел его праведность». Эта истина лежит в основании христианской веры, как подчеркивается в посланиях к Римлянам 4:3 и Иакова 2:23. Праведность, которая была вменена Аврааму, является той же праведностью, вменяемой нам, когда мы верой принимаем Божественную жертву за наши грехи – Иисуса Христа. «Того, кто не знал греха, Бог ради нас сделал грехом, чтобы сделать нас, в единении с Христом, Божественной праведностью» (2 Коринфянам 5:21).

История Авраама лежит в основании новозаветного учения об искуплении, жертве Господа Иисуса Христа на кресте за грехи человечества. Много веков спустя Иисус сказал: «Авраам, ваш отец, ликовал, что день Мой увидит. Он увидел его – и был счастлив!» (Иоанна 8:56). Ниже приводятся некоторые параллели между этими двумя библейскими историями:

«Возьми своего сына – единственного, любимого – Исаака» (Бытие 22:2); «Ведь Бог так полюбил мир, что отдал Своего единственного Сына…» (Иоанна 3:16).

«В землю Мориа́…» (ст. 2); считается, что в этой области много лет спустя был построен город Иерусалим, у стен которого был распят Иисус (Евреям 13:12).

«Принесешь его в жертву всесожжения» (ст. 2); «Христос умер за наши грехи – согласно Писаниям» (1 Коринфянам 15:3).

«Он взял дрова для всесожжения и положил их на плечи Исааку» (ст. 6); «Он шел, неся на себе крест» (Иоанна 19:17).

«Но где ягненок для всесожжения?» (ст. 7); Иоанн Креститель сказал: «Вот Божий Ягненок, который унесет грех мира!» (Иоанна 1:29).

Исаак – сын – проявил послушание к отцу стать жертвой (ст. 9); Иисус молился: «Если только можно, избавь Меня от этой чаши! Но пусть будет не так, как хочу Я, а как Ты» (Матфея 26:39).

Воскресение – Исаак (в переносном смысле) и Иисус в действительности: «Благодаря вере Авраам, когда его испытывал Бог, принес в жертву Исаака. Он готов был пожертвовать единственным сыном, тем, который был ему обещан и о котором было ему сказано: «Потомство у тебя будет от Исаака». Он считал, что Бог способен воскресить даже из мертвых, и он, образно говоря, и получил его из мертвых» (Евреям 11:17–19); Иисус «был похоронен, на третий день воскрешен – согласно Писаниям» (1 Коринфянам 15:4).

Авраам дал Агари в дорогу хлеба, бурдюк с водой и посоветовал идти с сыном в Египет, откуда она была родом. Агарь послушала и отправилась в путь, держа за руку сына и неся на плечах бурдюк с водой.

В пустыне Агарь заблудилась, а вода иссякла… Гибель - казалась неизбежной. Агарь "оставила отрока под одним кустом", а сама, чтобы не видеть смерти сына, отошла, села на песок и стала плакать.

Бог, услышав ее страдания, "открыл глаза ее, и она увидела колодезь с водою". Агарь наполнила бурдюк водой, напоила Измаила и снова отправилась в путь. Наконец, они достигли мест, где смогли поселиться.

Измаил вырос, стал хорошим охотником и женился. Как и обещал Господь, его многочисленные потомки образовали народ, известный под названием измаильтян, агарян, или арабов.

В Мекке до сих пор существует священный камень, под которым, по преданию, похоронены Измаил и Агарь.

Тем временем Авраам, лишившись старшего сына, все свои отцовские чувства сосредоточил на Исааке. Бог, желая убедиться в преданности Авраама, решил подвергнуть его испытанию: потребовал принести Исаака в жертву. Эта история стала не только примером беспредельной веры в Бога, но стали прообразами Небесного Отца и Сына.

Однажды Бог сказал Аврааму: "Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе". Рано утром Авраам наколол дров для костра, оседлал осла и, взяв с собой Исаака и двух слуг, отправился в землю Мориа.

Через три дня Авраам и его спутники достигли горы, которую указал Бог. Авраам сказал слугам: "Останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся и возвратимся к вам".

Исааку Авраам велел нести дрова, сам взял огонь и жертвенный нож. По пути "начал Исаак говорить Аврааму: "Отец мой!" Авраам отвечал: "Вот я, сын мой!" Тогда Исаак спросил: "Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?" Авраам ответил: "Бог усмотрит себе агнца для всесожжения".

Поднявшись на вершину горы, Авраам устроил там жертвенник и, связав Исаака, положил его поверх дров. Затем Авраам взял нож, чтобы заколоть сына своего". Но тут с неба к нему воззвал ангел и сказал от имени Бога: "Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего. Ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего единственного для Меня".

Авраам увидел поблизости барана, запутавшегося в зарослях, заколол его и принес в жертву. Затем отец и сын спустились с горы к своим слугам и благополучно вернулись домой.

Когда Исаак вырос, отец нашел ему жену по имени Ревекка. У Исаака и Ревекки было двое сыновей - Исав и Иаков.

Однажды Иакову было видение, в котором он боролся с самим Богом, желая получить от него благословение. Бог благословил Иакова и дал ему второе имя - Израиль, что значит "Богоборец".

Авраам и Сарра дожили до глубокой старости: Сарра умерла в возрасте ста двадцати семи лет, а Авраам - ста семидесяти пяти. Бог, как и обещал Аврааму, потомки Исаака стали самостоятельным народом - израильтянами.

Дальневосточная республика

В период, когда длилась гражданская война, на обломках Российской империи появилось множество государственных образований. Некоторые из них отличались по сравнению...

Братья-близнецы, вскормленные волчицей

Завистливый и коварный Амулий, брат царя Нумитора, сверг законного царя и избавился от всех последующих наследников. ...

Японские демоны

Они — в японской мифологии так называют злобных человекообразных чудовищ, похожих на христианских чертей и бесов. ...

Сын Гектора и Андромахи

Астианакт — сын Гектора и Андромахи. последний потомок Ила — основателя Трои. Гектор возлагал на него большие надежды...

Агесилай II – история царя Спарты

Агесилай правил Спартой в трудное, переходное время. Он родился в 444 г. до н. э., а взошел на...

Верой Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака и, имея обетование, принес единородного, о котором было сказано: «в Исааке наречется тебе семя»; ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить, почему и получил его в предзнаменование.
Евр. 11:17-18.

Следует отметить сразу: перед нами уникальная страница из жизни мужа веры. То, что было с Авраамом, - единственный случай во всей Библии, когда Бог подобным образом испытывал человека. И нам известно, чем закончилось это испытание: Господь не разрешил ему занести нож над сыном и предоставил овна для всесожжения. Это единственное жертвоприношение, обеспеченное Богом. Да, Исаак был поднят на гору, а затем спущен с нее, и жертва фактически состоялась, но совсем в другом смысле, о чем будет сказано дальше.

Это был сложнейший и исключительный момент в жизни патриарха. Подобно разряду молнии, с особой силой и яркостью он высветил глубину его внутреннего мира и величие его духа. К тому времени Авраам был духовно зрелым человеком, с четким, сложившимся мировоззрением. Он поднялся в вере так высоко, что понимал язык Бога без слов и готов был исполнить любое, даже самое невероятное Его повеление, ибо знал, что Бог не допустит непоправимого и что Его великие планы относительно создания избранного народа осуществятся. Все, что Авраам делал в своей жизни, он делал исключительно из любви к Богу. Этому способствовали свойственные ему доброта и милосердие.

Везде, где Авраам стран­ствовал, он проповедовал, что Богу противно принесение человеческих жертв.
И вдруг Бог повелевает ему принести в жертву собственного сына. Это повеление расходилось с естественным пониманием Авраамом добра и зла. Ему оно могло казаться несправедливым и противоестественным, потому что он должен был разорвать единственное звено между прошлым и будущим и уничтожить единственную надежду на рождение нового народа.
И все же, несмотря на это, Авраам идет исполнять это повеление. Идет потому, что доверяет Богу больше, чем себе. Он верит, что все, что исходит от Бога, - благо, хотя человек не всегда способен понять это. И вера Авраама оправдалась. Это его испытание явилось вершиной, апофеозом его веры.

В книге Бытия (22:1-18) читаем: «И было.., Бог искушал Авраама…»
Уместно поставить здесь ряд вопросов, которые всегда смущают неутвержденных в вере. Почему святые Божии иногда подвергаются необъяснимым страданиям? И зачем понадобилось Богу испытывать Авраама? Крылась ли причина в нем самом или Бог предусматривал нечто другое? А случайно ли постигло огненное испытание праведного и непорочного Иова?
Обычно человек идет по линии простейшего подхода к решению подобных вопросов, стараясь отыскать причину необъяснимых страданий святых в их вине, грехе или в несовершенстве. Друзья Иова так и считали, что он страдает за свой грех. Такие суждения умаляют подвиг веры святых Божиих и Самого Бога. Некоторые из толкователей считают, что Авраам возлюбил своего сына Исаака больше, чем Бога, о чем Бог напоминает ему: «…возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь… » (Быт. 22:2). Эта его любовь, говорят они, всецело захватила его сердце, так что Бог был отодвинут на второй план. Поэтому Господь и решил проверить, что в Аврааме сильнее: любовь к Нему или к своему сыну, чтобы вразумить Своего раба и поставить его на место.

Тайна этого испытания была сокрыта за завесой, которую Бог потихоньку приоткрывает. То, что Авраам был привязан к Исааку и так нежно его любил, вне всякого сомнения, имело место, но в этом не было ничего предосудительного, потому что Исаак был его сыном не только по крови, но и по духу, единственным продолжателем дела Авраама. Причина, из-за которой патриарх подвергся ис­пытанию, была намного глубже, чем принято считать между людьми.

Напомним, что Бог нарек Авраама, этого великого мужа веры, Своим «другом» (Иак. 2:21-23). Немногие мужи Божии, имена которых блистают в Библии, удос­тоились этого высокого звания. Авраам вырос в вере, в доверии Богу и понимании Его воли настолько, что Бог решил поднять его еще на более высокую ступень и приблизить к Себе. В его лице Бог пожелал явить великий прообраз Собственной, Отцовской жертвенной любви - любви Бога Отца, приносящего в жертву Сына! Кроме того, Бог готовил Авраама в отцы Иисусу, нашему Господу. Иисус Христос в Своей дискуссии с иудеями ссылается на Авраама и говорит им такие много­значительные слова: «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой: и увидел и возрадовался» (Ин. 8:56). Он рад был увидеть день пришествия в мир Искупителя, Который сотрет змию голову (Быт. 3:15). Он ожидал Его с верой. Увидел Его верой и возрадовался верой. Такого высочайшего прозрения достигла его вера. А потому, как пишет С. Дестунис в «Библии для детей старшего возраста», «крепчайшему из всех людей в вере предстояло и испытание тяжелейшее, единственное от начала и до конца существования людей на земле».

И в Брюссельском издании Библии (1973), в «Приложениях» (с. 1863) записано: «Готовность Авраама принести своего единственного сына в жертву прообразует любовь Бога Отца, не пощадившего Своего Единородного Сына (Ин. 3:16; Рим. 8:32)».
Итак, в 22 главе Бытия Авраам представлен как прообраз Бога Отца . В этом мнении сходятся все прогрессивные мыслители и богословы христи­­анства. Не потому, что Авраам так возлюбил своего сына, Бог подверг его ис­пы­танию, а потому, что Бог пожелал уподобить Авраама Себе, Своей жерт­вен­ной любви в принесении Своего Сына во искупление грехов чело­­вече­ства.

В лице Авраама Господь усмотрел человека, который под­нялся до такой духовной высоты, что смог понять Его страдающее сердце и передать это людям. И если до жертво­приношения Авраам только догадывался об Искупи­теле как о жертвенном Агнце, то после жертвоприношения он имел уже полную ясность, что этим Агнцем станет Сын Божий, в Котором «благо­­сло­вят­ся все народы земли», и что этот Сын будет из его потомства (Ин. 8:56).

Авраам жил приблизительно за две тысячи лет до Р. Х., когда еще не было закона, данного позже Моисеем, еще не было Благодати (Ин. 1:17). Конечно, он не мог еще представить полной картины искупитель­ных страданий Христа на Голгофе. Давид, живший за тысячу лет до Р. Х., пророчески уже видел Его на кресте и верой отожде­ст­влялся с Его страданиями, когда писал: «…пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои, а они смотрят и делают из меня зрелище» (Пс. 21:17-18). А пророк Исаия за 700 лет до Р. Х. глубже всех проник в страдания Христа и отобразил Голгофу и дело, со­вершенное Им, в знаменитой 53-й главе, названной ветхозаветным Еван­гелием.

Мужи веры, наделенные пророческим духом, прозревали приход Сына Божия на землю. Авраам был первым из пророков, достигшим этого высокого прозрения. Особенность его откровения заключалась в том, что он на своем собст­венном сыне испытал, какова цена нашего искупления, и через это проник в глубину сердца Небесного Отца, отдавшего Своего Сына на мученическую смерть. Богу было отрадно видеть среди Своего творения такого человека веры, как Авраам, который во многом усвоил Его черты. Ему также приятно видеть духовный подъем и рост тех, кто достигает подобия Сыну Божию или Богу Отцу. Таковым Он обещает: «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном» (Отк. 21:7).

Итак, в жертвоприношении единственного сына, самого дорогого и любимого, что у него было, Авраам отождествился с Богом Отцом. Священное Писание передает это повествование простыми, но дух захватывающими словами: «И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама…» Ставится вопрос: после каких «происшествий»? Мы обычно упускаем это слово из виду, но за ним что-то сокрыто.
Еврейские комментаторы поясняют: «…после слов Сатана. Сатан, т. е. ангел-обвинитель, предстал перед Всевышним и сказал: Авраам служит Тебе, но он делает это только ради своего потомства, т. е. ради себя самого, а не ради того, чтобы исполнить Твою волю».

Подобно как в истории с Иовом, враг души не мог оставить Авраама в покое. Он не один раз представал пред Богом с обвинениями в его адрес, как делает это и сейчас (Отк. 12:10). Чтобы раз и навсегда закрыть его уста, Бог решил подвергнуть Своего раба такому испытанию, где бы не только сатана, но и весь мир замолчал, видя героизм послушания Авраама.
«…Бог искушал Авраама…» Почему здесь сказано, что Бог искушал его? Ведь Бог не искушает никого никогда и Сам не искушается злом (Иак. 1:13-15). Слово «искушение» употреблено здесь в смысле испытания и проверки для укрепления веры и удостоверения верности.
Вот что пишет бл. Феодорит, один из отцов Церкви: «Не для того Бог искушал Авраама, чтобы Самому узнать, чего не знал; но чтобы научить незнающих, сколь справедливо возлюбил Бог патриарха». Подобный взгляд на искушение, как на проявление Божественной любви и на повод к развитию и укреплению добродетели, приводится и в других местах Писания (Вт. 8:2; 13:3; Пс. 25:2; 1Пет. 1:7; 1Кор. 10:13)» (Библия Лопухина, т. 1, с. 136).
Итак, искушение в данном случае - это испытание. Испытание - это такая ситуация, в которой от человека требуется совершать поступки, превышающие его обычные, нормальные силы и возможности. Для Авраама такой ситуацией и было жертвоприношение сына, которое потребовало напряжения всех его сил и вызвало мучительную внутреннюю борьбу.

Никогда в истории человечества золото не испытывалось столь мощным огнем. «…И сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака…» То, что представляется нам в данном отрывке монологом с последовательным уточнением, фактически было, как поясняют еврейские комментаторы, диалогом между Авраамом и Богом. Бог не сразу произнес имя Исаака, чтобы психологически подготовить Авраама и не нанести ему удара. Заметим также, что Бог полностью проигнорировал Измаила, перворожденного сына от Агари.
«…И пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе…»
«В землю Мориа» - Мори-й-а - это храмовая гора в Иерусалиме. Она в Израиле считалась центром мира и воротами неба. Ее название можно перевести как «явился Бог» или «усмотрение Иеговы». Там действительно Господь усмотрел овна, запутав­шегося в чаще рогами, которого Авраам принес в жертву вместо Исаака, почему «и нарек… имя месту тому: Иегова-ире», т. е. Господь усмотрит (Быт. 22:14). Бог потребовал от Авраама не просто умертвить Исаака, но принести его «во всесожжение», т. е. превратить его тело в пепел, сжечь на жертвенном костре. «Всесожжение» (дословно: «поднятие») - это такой вид жертвы, которая полностью поднимается к небу в приятное благоухание. «На одной из гор». Бог не сказал сразу, на какой горе, к каким условиям готовить себя. Оставляя праведников в неизвестности, Господь хочет увеличить их воздаяние, показать нам правильность их действий в условиях неизвестности, их доверие Богу.

Как отнесся Авраам к Божественному повелению?
Библия сообщает: «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собой двоих из отроков своих, и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения и, встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог» (Быт. 22:3).
Перед нами такое простое повествование о столь необычном и героическом. Нет здесь никакого пафоса, восторженности или излишней дра­матизации события, лишь зеркальное отражение факта. Отметим сразу: Бог не требует человеческих жертвоприношений, и то, что возводилось на Церковь в период атеистической пропаганды, было умышленной, кощунственной клеветой. Рас­смат­риваемый нами случай носит исключительно воспитательный характер и является духовным уроком для верующих.

Получив такое повеление, слабый в вере человек мог бы сказать: «Милосердный Боже, неужели Ты требуешь крови? Совместимо ли с Твоей святостью убийство? И если Ты находишь удовлетворение в человеческом жертво­приношении, то не мог ли бы Ты избрать для жертвы кого-то другого, а не Исаака? Ведь Ты дал мне его не для того, чтобы я его умертвил, а чтобы продолжил род.
Но подобные помышления не для такого мужа веры, как Авраам. Вера научила его не роптать, не спорить, а повиноваться. Веря, он твердо стоит на позициях: все, что Бог повелевает сделать, - это благо; и все, что Он обещает, - это непреходяще. Тот, кто внимает голосу плоти и крови, никогда не вознесет своего «Исаака» в жертву Богу. Авраам же, долго не раздумывая, не взвешивая, как и Ап. Павел, «не стал советоваться с плотью и кровью» - Гал. 1:15-16 (когда Бог повелевает, то советчики не нужны), не медлил, не искал повода уклониться, но со всей серьезностью и ответственностью, спокойно и обдуманно, молча сделал все приготовления. Ему предстоит три дня пути. Он «оседлал осла», «наколол дров для всесожжения», поднял Исаака и двух слуг и отправились в дорогу едва забрезжил рассвет.

Ни волнения, ни горести, ни обиды мы не видим в его действиях, хотя груз мучительного ожидания того, что должно произойти, лег на его плечи и придавил душу болью. Хранить такое самообладание ему помогала живая вера.
«Истинная вера - это канал, через который Благодать Божия изливается в сердце человека»,- пишет Эндрю Мюррей. Вера - не просто мировоззрение или религия, это наше отношение к Богу. А у Авраама оно было любовным и благоговейным. Его преданность и доверие Богу возобладали над прочими чувствами и помогли ему взять себя в руки.

Вера делает дела Божии тихо, незаметно и не откладывая на потом. Она совершает их хотя и при полном внешнем спокойствии, но при сильном внутреннем горении. Не один только Авраам был таким. Это качество вообще присуще всем пророкам Божиим, охваченным побуждающим к действию и пламенеющим в них Духом Святым. В Псалтири читаем: «Спешил и не медлил соблюдать заповеди Твои» (Пс. 118:60). Так поступает истинная вера. Если Бог повелевает принести жертву, то какой бы сферы жизни она ни касалась, вера благоговейно повинуется и безоговорочно приносит ее, даже если впереди ее ожидает Голгофа.

Так поступил и Авраам.
Он встал «рано утром», когда все еще спали, чтобы сутолока трудового дня не омрачила ясность решения его веры. Конечно, перед ним стояла задача, превосходящая его силы: принести в жертву долгожданного сына, того, ради кого пришлось столько выстрадать, сына, который должен стать продолжателем рода, носителем обетований Божиих. О, это превосходит всякое разумение! В этот момент вера и любовь Авраама к Богу подверглись суровому испытанию. Ведь ему было неведомо то, что известно нам: что Бог только испытывает и воспитывает его, что Он его усовершает, приближает к Себе, поднимая его на высшую ступень духовной жизни. И на первый взгляд кажется, что это испытание веры вообще непосильно человеку.

Да, для многих, кто не предан Господу всем сердцем так, как предан Авраам, эта жертва действительно и непосильна, и невыполнима. С человеческой точки зрения, это величайшая трагедия. Нужна колоссальная сила, чтобы совершить этот подвиг веры и вынести подобное испытание.
Но не таков был Авраам. Его чувство повиновения и доверие Богу были полными и здесь, в акте жертвоприношения, они нашли свое высочайшее выражение. Он хорошо знал своего Господа, Которому поклонялся всю жизнь и с Которым пребывал в тесном общении. За годы своего преданного хож­дения перед Ним он хорошо изучил Его сердце и знал, что и Бог ходит с ним и охраняет его. Он знал, что Бог не приемлет человеческие жертвы, потому что это противно Его человеколюбивому сердцу. Все, чего Бог хочет от человека, - это полной отдачи его воли; и эту полную отдачу Авраам Ему явил. И потому он был совершенно уверен, что Бог вернет ему Исаака. Вера его шла впереди его и во всем споспешествовала ему. «Он, сверх надежды, поверил с надеждою» (Рим. 4:18), поверил в невозможное: что Бог, верный Себе, не допустит смерти Исаака. А если и случится, что он умрет, то Бог воскресит его из мертвых, как воскресил его из омертвелой утробы Сарры (Евр. 11:9).

Так верить может только человек, имеющий веру Божию, который бросает свой якорь в личность Бога и обретает в Нем опору и уверенность. Такая вера раздвигает рамки естественного и вступает в сверхъестественный, запредельный, небесный мир, в котором действуют иные законы. Вера приобщает нас к Богу, вводит в сферу Его владычества, отождествляется с Его творческими силами и «называет несущест­вующее, как существующее» (Рим. 4:7-21). Вера апеллирует к другим законам возникновения и формирования жизни, которые являются делом всемогущих рук Творца, и эти законы она приводит в действие. Вера фактически воплощает силу Божию в практику. Она есть тот рычаг, посредством которого осуществляются обетования Божии, хотя бы мы были поведены через огонь и воду, через все видимые и невидимые преграды, и потому она увенчивается чудным успехом, ибо «верен Обещавший» (Ис. 43:1-2).
Авраам, как пророк Божий, духом разумел, что Господь преподает ему неза­бываемый урок веры и новое откровение Своей Благодати, и потому с трепетом и покорностью идет исполнять Его волю.

Зададим себе вопрос: как бы поступил каждый из нас в подобном испытании? Какое бы решение приняли мы, если бы Бог повелел нам принести в жертву самое дорогое и неповторимое? Наверное, некоторые из нас усомнились бы в любви и милосердии Бога и начали роптать и, чего хуже, даже ожесточаться, сказав, что Бог требует от нас невозможного. Когда наша вера слаба, тогда испытание кажется сверх наших сил. Но Слово Божие говорит: «Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемым сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы смогли перенести» (1Кор. 10:13). Если Бог допускает для нас какое-то большое испытание и порой кажется, что нет сил его перенести, вспомним подвиг веры Авраама и преисполнимся тем же духом мужества и твердой веры, зная, что наше страдание будет недолговечным и что Господь в свое время обязательно пошлет помощь и облегчение.

Если перед нами стоит неразрешимая задача, самый естественный и лучший путь для ее разрешения - положиться на Бога полной верой и черпать у Него силы, как черпал их Авраам для перенесения своего испытания. И если вера пойдет впереди, тогда любое испытание мы перенесем и в любом искушении устоим, победим и даже внутренне укрепимся. Это один из законов духовного мира, и мы хорошо делаем, если придерживаемся его.
«…Взял с собой двоих из отроков своих, и Исаака, сына своего…»
Исаак в то время не был мальчиком, который ничего не понимал или которого можно обмануть, но был возмужавшим юношей, который способен поднять на гору дрова для всесожжения. По еврейскому преданию, ему было 17 лет. Он уже многое понимал из жизни веры своего отца, хотя Сам Бог и называет его отроком (ст. 12). В то время отроками называли молодых людей, которых еще не допускали к самостоятельной деятельности (см. Быт. 44:22; Суд. 9:54; 1Цар. 26:22; 2Цар. 18:5).
«…И, встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог».

Авраам выполняет волю Бога без единого пререкания, выполняет ее, поступаясь собственными желаниями. Беспредельно любя Бога, доверяя Ему, он идет с Исааком на то место в землю Мориа, где позже будет воздвигнут Храм Соломона (2Пар. 3:1) и где впоследствии на Голгофской горе будет распят Иисус Христос. Сказал ли Авраам своей жене, что отправляется туда для принесения сына в жертву Богу? Скорее всего, что нет, чтобы эмоции не взяли верх над верой. Во-первых, он верил, что Бог воскресит его из мертвых сразу же после всесожжения и он вернется с ним домой. А во-вторых, безмерно любя и щадя свою жену, он ограждал ее сердце от груза непо­сильных тревог и пере­живаний. Зачем возлагать на немощные плечи бремя, которое Бог усмотрел лично для него? Еврейская традиция говорит, что Исааку он сказал, что они идут учить Тору, а Сарре - что идут молиться. То и другое верно, так как жертво­при­но­шение и есть высшая форма служения Богу, которое есть и молитва, и богопознание.

Еврейские толкователи также поясняют, что Исаак пошел на жертвопри­ношение (о котором догадывался) сознательно и добровольно. Сущность Исаака, говорят они, - это сила, мощь. Готовность к подвигу - в его природе. Самопожертвование и преодоление страха для него были естественны и потому не столь тяжелы, как для менее сильных людей. Авраам же шел на гору Мориа, повинуясь голосу Божию, шел, чтобы самому испить чашу испытаний до дна.
«На третий день Авраам возвел очи свои, и увидел то место издалека (ст. 4)
Из этой фразы видно, что Авраам поднялся на гору Мориа не в сиюминутном порыве самопожертвования, но добирался туда три дня. Нет сомнения в том, что этот трехдневный путь был для них обоих - Авраама и Исаака - психологической подготовкой к жертвоприношению и сопровождался их размышлениями и глубокой внутренней борьбой. Эта борьба, как сообщает еврейская традиция, была выражена в форме диалога, который происходил между ними и искусителем. Сатана не оставил их в покое, но пытался остановить и Авраама, и Исаака на их пути к подвигу. Он старался не только смутить, но и поколебать их в целесообразности их поступка. Когда же их решимость осталась непоколебимой, он стал усиленно смущать Сарру. Не оттого ли она вскорости умерла?

Тем временем они подошли к горе. «И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь; а я и сын пойдет туда и поклонимся, и возвратимся к вам» (ст. 5). Дальнейшее касалось только Авраама и Исаака, и на это священнодействие Авраам своих слуг не допускает. Но говорит с ними в духе веры, называя жертвоприношение Исаака «поклонением» Богу и не допуская сомнения, что они вернутся назад.
«И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь, и пошли оба вместе» (ст. 6).
По пути к месту жертвоприношения отец и сын идут не просто рядом, но в единодушии, в единстве веры. Каждый из них погружен в свои сокровенные думы. Исаак имеет все основания полагать, что он должен быть жертвой. Но его вводит в заблуждение огонь, который несет Авраам. Он думает: «Если жертва - я сам, то, наверное, свой огонь не нужен. С неба спустится огонь и поглотит меня». Поэтому он задает Аврааму вопрос: «Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Интересен как сам вопрос, так и чудесный ответ отца сыну. И как легко вера Авраама находит его: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой!»

Эта фраза показывает, что Авраам не говорил сыну всей правды, но сам того не замечая, высказал пророческие слова. Ответ не оставляет Исааку никаких сомнений относительно того, что жертва - он сам. Бог, конечно, не его усмотрел, а от семени его. Бог усмотрел Себе давно такого Агнца, еще до создания мира в лице Иисуса Христа (1Пет. 1:18-20). Исаак же является только Его прообразом. И Иисус, как Исаак, безропотно нес на Себе крест на место Своей казни (Ис. 53:7).
Поучительно и то, как Исаак отнесся к тому, что был избран в качестве агнца. Вот как излагают этот вопрос комментаторы Библии Лопухина: «Исаак совершенно добровольно и беспрекословно подчинился Божест­венному повелению. Хотя он и был уже в таком возрасте, когда мог оказать сопро­тивление престарелому отцу, но он оказывает ему самое трогательное повиновение: послушание сына здесь равняется вере отца , и оба они проявляют великое геройство духа. Если же Авраам все же, как мы видим, находит нужным предварительно связать Исаака, то он делает это или в предупреждение каких-либо невольных движений при виде занесенного ножа, или, что еще вероятнее, в силу общего жертвенного ритуала» (т. 1, с. 137-138).

Исаак благоговел пред отцом, который был для него образцом преданности Богу и любви к домашним. Эта безоговорочная покорность Исаака, принявшего свою участь из рук отца, символически отразила такое же беспрекословное послушание Иисуса воле Небесного Отца. Господь Иисус, «Отрок» Отца (Ис. 42:1-4), в Своем мессианском служении искал творить не Свою волю, но волю Пославшего Его. Радостное исполнение этой воли Он считал Своей повседневной обязанностью (Ин. 4:34; 5:30; 6:38 и др.). Господь покор­­но шел на страдания, не сопротивлялся аресту. Молчал на допросе у Пилата; не проронил ни слова, когда воины Его истязали. Молчал и тогда, когда был прибит ко кресту (Мф. 12;18-21; 26:63). Всю Свою краткую жизнь на земле Он являл образ Агнца Божия!

Всеблагой и любящий Бог не допустил, чтобы Авраам занес нож над Исааком и убил его. Он остановил Авраама: «Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего; ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (ст. 22). Человеческая жертва была заменена овном, которого Авраам с великой радостью и вознес на жертвеннике. Это и было то «облегчение», которое Господь обещает послать вере, уповающей на Него (1Кор. 10:13). В своем уповании вера Авраама не была постыжена. И ничья истинная вера, вера Божия, не может быть постыжена, так как полагается на человеколюбивого Бога (Исх. 34:6; Пс. 85:15). Авраам с величавым достоинством вышел из этого испытания, момента наивысшей проверки его веры и послушания, в котором его дух и благочестие укрепились и закалились, и Бог достиг в нем желаемого результата. Сатана, клеветавший на Авраама, был посрамлен, а Авраам поднялся на такую вершину веры, какая только возможна человеку на земле. По словам Ап. Иакова, через это его дело он настолько усовершился в вере, что был назван «другом Божиим» (Иак. 2:21-23).
Божественный ответ заверил реальность предназначения Израиля в великом плане и цели Господа для еврейского народа, а через него - и для всего мира: «Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя, и умножая умножу семя твое.., и благословятся в семени твоем все народы земли…» (Быт. 22:15-18).

«Это заключительное и последнее в жизни Авраама обетование Божие отличается особенной торжественностью и силой. Подобно тому, как Авраам в своей готовности принести в жертву Исаака обнаружил высшую степень послушания и преданности, так и Господь в награду за это дает ему доказательства Своего высшего благоволения, подтверждая и углубляя ранее данные ему обетования о много­чис­лен­ности и славе его потомства. При этом в словах 18 стиха о единственном и исключительном «семени», через которое будут благословлены все народы земли, большинство толко­вателей, вслед за Ап. Павлом, видят указание на великое Семя жены, которое сотрет главу змия, т. е. на Христа, Сына Божия (Гал. 3:16)» (Библия Лопухина, т. 1, с. 140).

В связи с этим представляют особый интерес слова Иисуса, записанные в Евангелии: «Авраам рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался» (Ин. 8:56). О каком «дне» здесь идет речь и когда он «увидел» его?
Это день Его Первого Пришествия. Авраам его увидел верой на горе Мориа, когда приносил свою жертву. И там он увидел жертвенный подвиг Христа, Его победу и искупление. Увидел этот «день» законченным в совершенстве, как великий акт искупления всего человеческого рода. А в этом роде увидел значение своего потомства, увидел и возрадовался. Он возрадовался непреложности Божиего избрания и Божией воли. Увидел начало и конец Голгофского подвига, увидел Церковь и ее увенчание славой в небесах.

Там, на горе Мориа, Господь открыл это Аврааму, жаждавшему увидеть день Пришествия в мир Мессии. Через жертвоприношение Исаака и последующее его «воскресение» он понял дело распятия и воскресения Христа и плоды этого великого деяния. Понял, что все то, что Бог предрек о нем и его потомстве, в свой час исполнится и что от Исаака пойдет род Авраама, новый род, род народа Божия, от которого произойдет Искупитель (Рим. 4:17-25).
Все так и сбылось. Видя твердую и непоколебимую веру Авраама и его готовность подняться на ду­ховную высоту, Господь умножил его благословение, соделал его отцом множества на­родов и вменил ему веру в праведность (Быт. 15:6; Иак. 2:23; Рим. 4:3; Гал. 3:6-7).
Ап. Павел, открывая принцип спасения по вере, пишет: «Поверил Авраам Богу и это вменилось ему в праведность» (Рим. 4:3). Авраам беспредельно верил Богу. Он настолько был убежден в истинности Бога, что заранее был согласен с любым Его словом или повелением. И это было особенно ценно в очах Божиих, почему Бог и дал ему обетование: «И благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушал голоса Моего» (Быт. 22:18).
Что значит «вменить веру в праведность»?

Праведник, в библейском понимании, - это прямой и послушный воле Божией человек. Вот два примера из Библии. 1) Вт. 24:13 - точное исполнение заповеди, предписывающей возвратить человеку залог, чтобы он успокоил­ся и благословил тебя, вменяется в праведность. 2) Пс. 105:30-31 - Финеес, сын Елеазара, вооду­шевившись ревностью за Бога, восстает и производит суд, и язва останавливается (Чис. 25:11-13). Это дело вменилось ему в праведность.
Но не всякое доброе дело Бог вменяет в праведность, а лишь дело веры , действие по вере . Ап. Павел, основываясь на ветхозаветном тексте (Быт. 15:6), развил эту мысль глубже и утверждает, что оправдание зависит не от дел, а от веры (Рим. 3:28). Вера идет впереди и подтягивает за собой дела, поведение, жизнь. Ап. Иаков освещает дру­гую сторону веры. Обращаясь к тому же тексту, он указывает на Авраама, на его «дела» (жизнь и служение), всецело проникнутые живой верой. Тем самым Апостол осуж­дает «мертвую» веру, не подтвержденную делами, а значит бессильную и бесполезную.

Таким образом, вера, вменяемая в праведность, в одеждах которой Церковь предстанет на небесах (Отк. 19:8), - это такое состояние веры, при котором все обетования Божии человек принимает за непреложную истину, за «да» и «аминь» (2Кор. 1:20), и основывает на них свою духовную жизнь. Он делает их своими, приобщается к ним, отождествляется с ними и в соответст­вии с ними живет. Благодаря такому духу веры, упования и жизни, подчинен­ной интересам Божиим, Авраам совершил нечто решающее для Бога. Жертва была им принесена (Евр. 11:17), хотя Исаак остался жив. И вот это его дело, его такое безусловное, сознательное и добровольное повиновение и доверие Бог засчитывает как праведность, потому что эта вера отвечает Его требованиям.

Авраам принял обетование Божие, когда оно казалось неосуществимым. Это говорит о глубине и жизненности его веры, о силе его доверия Богу. Бог все это вменил ему в праведность.
В двух фактах Авраам явил великую веру , превосходившую челове­ческое разумение: 1) когда Сарра физически была не в состоянии зачать ребенка, он поверил обещанию Божию, что неразрешимая ситуация сверхъ­естественно разрешится, и он будет иметь наследника от Сарры, и более того: его семя будет так многочисленно, как звезды на небе (Быт. 15: 2-6); 2) и когда приносил в жертву чудом полученное дитя, веря, что Исаак воскреснет из мертвых.
«Везде в Писании говорится, что Авраам «не поколебался в обетова­нии Божием неверием, но пребывал тверд в вере» (Рим. 4:20). И потому не положение Авраама в обществе, не его добрые дела, не его личная целостность обеспечили ему признание Богом его праведности. Богом отмеченная праведность Авраама покоилась исключительно на его вере. Итак, прежде нежели этому великому основателю еврейского народа было сделано обрезание, и за 430 лет до Закона, данного на горе Синай, вера Авраама Богу зажгла путь Божественного определения праведности по отношению ко всем, кто будет следовать его примеру» (Д. Х. Хантинг).

И не только Аврааму, но и нам, всем тем, кто следует примеру веры патриарха и верует в Иисуса Христа, Господь вменяет веру в праведность. «Писание, провидя, что Бог оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: «В тебе благословятся все народы». Итак верующие благословляются с верным Авраамом» (Гал. 3:8-9).

В Новом Завете Бог дает Аврааму высочайшую оценку. Его верность, жизнь по вере, его служение Богу верой поставлены в пример всем верующим. Авраам полностью выполнил возложенную на него задачу: родил наследника обетования и стал отцом веры. Живя на земле, как странник и пришелец, т. е. как временный гость, он ожидал будущего города, который приготовил на небе Господь для победителей - тех, кто проходит свой земной путь в подобии Христа и совершает подвиг веры. Вера Авраама простиралась так высоко и так глубоко, что он пред­восхитил не только «день» Христов, но и обители в небесах. Верой он вступил в вечность и узрел триумфальный конец домостроительства Божия. Ради такого славного конца - обитания в дивном небесном граде - Авраам без сожаления пожертвовал временными благами мира ради вечных и стал наследником обетований Божиих по вере. Вера, друзья мои, - не только сила, но и величайшая реальность, потому что она - рука, берущая венец с трона Божия. Авраам удостоился драгоценного венца. Вот почему Господь настойчиво приглашает нас: «Послушайте Меня, стре­мящиеся к правде, ищущие Господа!.. Посмотрите на Авраама, отца вашего, и на Сарру, родившую вас; ибо Я призвал его одного, и благословил его, и размножил его» (Ис. 51:1-2).

Взглянем и мы на образ отца всех верующих и научимся от него, ибо многим из нас так не хватает чудных качеств веры Авраама, его высокого духа, его заме­ча­тельного благородства, его милосердия, его возвышенного отношения к женщине, его благочестия и посвященности! Святые, живущие по законам Бога и Его Слова, по законам неба, знающие тайну Его творения, всегда возвышенно относились к Аврааму и Сарре, патриархам еврейского народа, народа Библии.

3. Жертвоприношение Авраама

Живописная композиция как средство интерпретации

дравствуйте! Мы продолжаем наш лекционный цикл, посвященный широкой теме взаимодействия живописи и литературы, и сегодня у нас тема лекции связана с сюжетом «Жертвоприношение Авраамом Исаака». Сегодня мы поговорим о том, как разные художники в разные эпохи интерпретируют этот библейский сюжет, т.е. постараемся взглянуть глубоко на то, как художник доступными ему средствами интерпретирует известный сюжет, какие смыслы он вкладывает в сюжет, пользуясь своими немыми, по сути, средствами.

И мы не будем говорить сегодня, как обычно в нашем цикле лекций, о таких вещах, как цвет или фактура мазка или поверхности холста, потому что об этом говорить на примере репродукций практически бессмысленно, для этого надо стоять перед работой, как говорится, живьем, в музее. Мы будем говорить в основном о композиции, т.е. о том, что вполне можно рассмотреть и на репродукциях. И что, с другой стороны, является весьма мощным выразительным средством для живописца.

Книга Бытия, 22 глава

Сначала мы, как это уже у нас в курсе принято, посмотрим на исходный текст, который потом художники будут интерпретировать. Это текст из Библии, из Ветхого Завета, из 22 главы книги «Бытие», и я позволю себе этот текст сначала просто зачитать, напомню, так сказать, сюжет.

«И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день Авраам возвел очи свои, и увидел то место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын мой пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам. И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе.

И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо сына своего».

Вот хорошо известный, в общем-то, всем отрывок из Ветхого Завета, хорошо известный текст. Понятно, что по поводу этого текста множество было споров, суждений, рассуждений. Философы рассуждали о морали, историки культуры и религии рассуждали о тех или иных религиозных культах и традициях и усматривали в этой истории рассказ, по сути дела, о том, как человеческие или детские жертвоприношения были со временем заменены животными жертвоприношениями, но нас сегодня эта история будет интересовать совсем с другой стороны.

Мозаики Сан-Витале. Равенна, VI век

В первые века христианства сюжет попадает в поле художников, и мы видим, например, одно из таких знаменитых изображений сцены жертвоприношения Авраамом Исаака на одной из мозаик в городе Равенна. Это знаменитые мозаики, византийская эпоха, VI век после Рождества Христова. Это храм Сан-Витале, здесь мы видим над колоннами полукруглую такую арку, где изображен сюжет, связанный вообще с Авраамом. Он читается слева направо, в общем пейзаже находится. Сначала слева сцена гостеприимства Авраама, он принимает трех юношей. И мы знаем, что это изображение, точнее, этот сюжет потом стал интерпретироваться, как первое явление Бога-Троицы. А справа мы видим сюжет жертвоприношения Авраамом Исаака, который нас и интересует.

Сейчас мы посмотрим его чуть покрупнее. Здесь хорошо видно, как художник – мы не знаем его имени, но это прекрасный византийский художник VI века – как он интерпретирует этот сюжет, как он с ним работает. Авраам стоит в центре изображения, слева от него находится сын Исаак на жертвеннике, связанный – это видно хорошо, потому что руки у него за спиной, рука Авраама лежит на голове у сына, а справа от Авраама у его ног находится агнец. Мы можем догадаться, что это агнец, в первую очередь по таким крутым, закругленным, характерным бараньим рожкам.

В правой руке у Авраама ритуальный нож, больше похожий на меч, такого он размера, и из облаков рука появилась. Ясно, что это рука Божья, и рука эта, собственно, обращена к Аврааму, Авраам смотрит на эту руку, и мы понимаем, что художник берет именно тот момент, когда голос с неба раздается и останавливает Авраама, который уже занес меч. В тексте Ветхого Завета говорится об ангеле, но здесь мы видим не ангела, а именно руку. Можно, конечно, говорить о том, что, возможно, это рука ангела, но такой жест руки, возникающей из облаков, – это чаще всего все-таки рука Божья. Дело в том, что ангел в библейском тексте говорит, по сути дела, не от своего имени, ангельского, а от имени Бога, т.е. ангел в библейском тексте как бы является на самом деле гласом Божьим. Поэтому я думаю, что здесь эта рука может вполне интерпретироваться как Божья рука, которая останавливает Авраама.

По сути дела, все подробности основные, главные, которые есть в этом сюжете, здесь показаны. Здесь есть условное изображение горы за спиной у Авраама – известно, что дело происходит в горной местности. Здесь есть жертвенник, связанный сын, занесенный меч, рука – голос Бога, останавливающая Авраама, и агнец, который будет заменой жертвы сына. Мы видим такую треугольную композицию, видим символику правого и левого.

Т.е. слева от Авраама неугодная жертва, справа угодная жертва (для нас, соответственно, слева). И, конечно, мы понимаем, что христианский художник интерпретирует этот ветхозаветный рассказ, уже имея в виду жертву Христа, и агнец, конечно, в символике раннехристианского искусства ясно нам указывает на Христа, который будет принесен в жертву за человеческий род, за наши грехи.

Напольная мозаика в синагоге Бейт-Альфа. Израиль, VI век

И вот если сейчас мы от этой мозаики VI века, которая находится в североитальянской Равенне, перенесемся мысленно на огромное расстояние в границах все той же Византийской империи, но через два моря мы перелетим и окажемся в северном Израиле, то мы увидим мозаику, правда, напольную и не в христианском храме, а в синагоге, что само по себе большая редкость, тоже VI века, времен императора Юстиниана.

Эта напольная мозаика – фрагмент большой напольной мозаики, сохранившейся удивительно хорошо до наших дней, датируется она VI веком после Рождества Христова, в синагоге Бейт-Альфа, которая находится в северном Израиле. Известны даже имена художников, которые работали над этой мозаикой, потому что они подписаны были там в углу и имена их сохранились тоже. Их звали Мариан и Ханин, есть предположения, что это были греки.

Вы знаете, что в Ветхом Завете и соответственно в иудейской традиции существует запрет на изображение человека. Обычно синагоги украшались растительным орнаментом. Но здесь мы видим довольно редкий случай, можно сказать, уникальный почти, когда человеческие фигуры появляются, и перед нами разворачивается знакомый нам сюжет.

Конечно, по контрасту с равеннской мозаикой, современницей вот этой мозаики из синагоги Бейт-Альфа, нас поражает буквально радикальное отличие в манере. Мы видим невероятно неумелый, невероятно экспрессивный при этом, детский, наивный рисунок, который нам напоминает скорее какую-то авангардную живопись XX века, может быть, который совершенно не похож на ту мозаику из Сан-Витале, которую мы только что видели.

Но если мы будем обсуждать сейчас не линии, не пропорции, не способы изображения человеческих фигур, платьев и т.д., а будем говорить об интерпретации сюжета, то мы увидим, что перед нами, по сути дела, точнейшее подобие той мозаики, которую мы только что видели в Сан-Витале. Т.е. здесь действительно мы видим в центре фигуру Авраама… Сейчас мы говорим о правой для нас части этого изображения, как бы отбрасывая две фигуры слева, там, где отрок ведет осла, нагруженного дровами. Мы говорим о центральной и правой части этого изображения.

Так вот, мы видим в центре этой части, этого фрагмента фигуру Авраама. В правой руке он держит ритуальный огромный нож, справа от него находится агнец, который изображен как-то непонятно, как будто бы он лезет на пальму, и агнец ли это, это еще большой вопрос, но характерный завитой рожок у него на голове показывает, что это агнец. Справа для нас и слева для Авраама мы видим фигуру маленького человека – мы догадываемся, что это Исаак. Он как-то в воздухе как будто бы висит, но сбоку от него жертвенник и на нем пылающий огонь.

А над головой Авраама проведена черта (видно, что это небо), из этой черты выглядывает рука – все точно так же, как на мозаике в Сан-Витале. Понятно, что эта рука – рука Божья, это голос Божий, и он останавливает, очевидно, в последнюю секунду Авраама, который уже собирается бросать своего сына в огонь и при этом, видимо, вонзать в него нож.

Т.е. если говорить о расположении фигур, об основных персонажах, об атрибутах этой сцены, то мы видим, что и в этой удивительно наивной, примитивной напольной мозаике из синагоги Бейт-Альфа, и в куда более изысканной, с нашей точки зрения, впитавшей в себя античные традиции изображения фигур византийской мозаике из Равенны (VI века оба изображения) сюжет интерпретирован, в общем, одинаково.

Мозаика собора Монреале. Сицилия, XII век

Теперь мы перенесемся не только в пространстве, но и во времени, совершив прыжок через шесть столетий. Но мы будем оставаться еще в рамках византийской культуры, византийского искусства, хотя уже и позднего, и нам надо будет отправиться теперь на итальянский юг, в Сицилию, в город Монреале – небольшой городок возле Палермо, где сохранился прекрасный собор, украшенный знаменитыми мозаиками.

Одна из них, а именно одна из мозаик центрального нефа, боковой его стены, трактует тот же сюжет, которым мы сегодня занимаемся. Византийская мозаика из собора Монреале на Сицилии, датируемая XII веком.

Когда я говорю «византийская», я на самом деле лишь некоторую гипотезу поддерживаю, потому что есть две позиции касательно происхождения мозаик в соборе Монреале. Некоторые искусствоведы придерживаются мнения, что это были византийские, константинопольские мастера, которые работали по заказу сицилийских королей, норманнских, а есть ученые, которые считают, что там две группы художников работало – и константинопольские, приглашенные, и местные сицилийские, потому что на некоторых мозаиках есть надписи на вульгарной латыни, на некоторых – на греческом средневековом языке, и по манере своей мозаики собора Монреале, а их там огромное количество, довольно заметно отличаются.

Но нас в данной ситуации все это не очень интересует. Нам важно усмотреть некоторые моменты в этом изображении. Что мы видим? Мы видим, что рука, выглядывавшая в VI веке между облаков с небес, теперь превратилась в ангела с протянутой рукой, что точнее соответствует тексту Ветхого Завета, все-таки там ясно говорится, что Бог послал ангела. И вот, пожалуйста, ангел. Авраам, занося нож над сыном, оглядывается на ангела, и вот эта характерная поза, что действие его рука должна совершить в правой части изображения, а голова, лицо его развернуто в левую часть изображения – это вот такая явная находка, которая показывает именно этот момент, что в последнюю секунду остановлено было действие, Авраам как бы оглянулся, услышав голос ангела.

А агнец, который находился справа от Авраама, теперь перенесен тоже по левую сторону для него и в правую часть изображения для нас, смотрящих на это изображение. Т.е. агнец и сын Авраама Исаак, мальчик, судя по изображению, юный совсем, они как бы рядом. И ангел, по сути, протягивая руку, через голову Авраама указывает Аврааму скорее даже не на нож и не на сына Исаака, а на агнца и говорит: «Вот, смотри, вот эта жертва! Обрати внимание, вот его надо принести в жертву вместо твоего сына». Ну, и под жертвенником, как мы видим, изображен условно уже разгорающийся огонь.

Эту мозаику можно отнести к поздневизантийскому искусству. Но, с другой стороны, поскольку это уже XII век, то ученые иногда рассуждают о мозаиках Монреале в контексте Проторенессанса, т.е. как бы здесь некое уже есть предчувствие ренессансного искусства. Вот здесь происходит явно какой-то поворот, появляется несколько новая интерпретация, более психологическая, что ли. В ней меньше символизма и больше психологизма, если под психологизмом понимать по крайней мере вот эту попытку изобразить внезапное движение человека, когда он разворачивается, услышав голос у себя сверху и за спиной.

Тем не менее, с другой стороны, все эти изображения очень близки по смыслу и по трактовке, все они повествовательны, и, по сути дела, задача художника – подробно и ясно изобразить этот сюжет. И все основные персонажи и атрибуты здесь присутствуют те же, что мы видели на мозаике из Равенны VI века.

Рельефы на дверях баптистерия. Флоренция, XV век

В финальной стадии конкурса участвовали два знаменитых художника: один более зрелый и опытный, Гиберти, другой – более молодой и необычайно одаренный Брунеллески. В итоге двери баптистерия было доверено украшать рельефами Гиберти. Это 1401 год, Флоренция, двери баптистерия, знаменитый рельеф Гиберти на тот же сюжет.

Ну, нас интересует в данном случае в первую очередь, конечно, группа в центре-справа. Мы видим Авраама, видим связанного Исаака, обнаженного. Авраам грозно так достаточно смотрит на сына и направил на него жертвенный ритуальный нож. Ангел летит сверху, протянул руку, собирается как бы за руку Авраама ловить и, видимо, при этом одновременно что-то ему кричит.

Если мы присмотримся, то в левом верхнем углу на скале изображен, причем очень красиво, хорошо изображен овен, барашек, агнец с завитыми рожками. Но если жест руки ангела рассматривать не просто как взмах, а как указующий перст, то ангел указывает перстом именно на барашка, т.е., видимо, Аврааму он говорит, что вот не сына, а вот того – и показывает рукой, куда именно надо смотреть. «Вот того агнца принеси в жертву».

Мы видим, что здесь есть особенный драматизм, обмен взглядами между отцом и сыном. Что голова сына запрокинута, и тело его запрокинуто. Мы видим, что отец смотрит на него пристально. И главная, конечно, напряженность, драматичность этого изображения – она вот здесь, между этими двумя фигурами, между двумя головами, двумя лицами.

Мы понимаем, что здесь трактовка этого сюжета художником уже идет дальше по пути психологизации, драматизации этого сюжета, что, в общем, не удивляет нас нисколько, потому что мы понимаем, что действительно при переходе от средневекового искусства к искусству Ренессанса это и должно происходить, вот это возрастание психологического момента, возрастание драматизации.

Но тем не менее обратим внимание, что все основные персонажи на местах: ангел, агнец, Исаак и Авраам, у Авраама в руках нож, под Исааком жертвенник, на который он уже отцом возложен, Исаак связан… Т.е. в данном случае мы видим хорошо нам знакомую трактовку, хотя фигуры расположены несколько иначе, позы изменены и поэтому, конечно, меняется и смысл. Когда зритель смотрит на это изображение, он уже чувствует некоторую такую драму взаимоотношений отца и сына, которой не было, скажем, в равеннской мозаике VI века.

Караваджо. «Жертвоприношение Исаака», конец XVI – начало XVII века

И, наконец, мы перейдем к изображению, уже относящемуся к Позднему Ренессансу, уже завершающемуся Ренессансу. Иногда говорят об этой эпохе, называя ее эпохой маньеризма. Это самый конец XVI – начало XVII века.

Это знаменитейшая картина Караваджо «Жертвоприношение Исаака», которая находится в галерее Уффици. И если мы посмотрим уже после всего, что мы видели, на эту картину Караваджо, ты мы увидим здесь и много нового, и много уже хорошо нам знакомого.

Что бросается в глаза? Авраам, безусловно, центральная фигура. Он возвышается как бы в середине, в центре этой картины. Световой акцент в верхней части картины – это его лысый череп, на который падает свет, его голова. При этом взгляда его мы практически не видим, мы видим именно голову, череп, вот эту кость. Мы видим, как он оборачивается к ангелу, который сзади подошел к нему, уже не подлетел с неба, а подошел вплотную и схватил его за руку с ножом.

Если наш взгляд будет скользить вниз, то мы увидим хорошо обозначенную световую диагональ от плеча ангела вниз по руке ангела до его кисти, потом кисть Авраама, нож, освещенное ярко плечо Исаака и, наконец, лицо Исаака в правом нижнем углу картины, куда тоже падает свет, и мы хорошо видим выражение этого лица. Исаак отчаянно кричит. Никакой покорности, никакой готовности принести себя в жертву и быть покорным отцу здесь нет и в помине. Мы видим, как сильна жилистая рука Авраама, какой крепкий и мощный у него кулак. Мы видим остро наточенный, никакой не декоративный, не похожий на какой-то древний меч, самый настоящий нож.

Мы видим его крепкий череп, и когда он поворачивается к ангелу, то он как бы переспрашивает его: «Что, не убивать?» И мы видим, наконец, левую руку ангела, который указательным пальцем показывает почти по горизонтали как бы за Исаака. К правому краю картины обращен его жест, и там над головой Исаака поднимается голова агнца, голова барашка. Вся эта композиция, по сути дела, использует находки, которые уже были у художников, которые мы уже видели прежде.

Если мы на секундочку вернемся к мозаике из Монреале, мы увидим там тот же характерный жест, когда голова Авраама поворачивается назад. Мы увидим, что агнец и Исаак находятся рядом друг с другом, мы увидим, что ангел показывает через голову Авраама на агнца. В этом смысле Караваджо при всей оригинальности и неповторимости своей живописной манеры движется вполне в рамках как бы уже сложившегося канона.

Что здесь такого особенно необычного, нового? Конечно, это какая-то такая твердость, непоколебимость, можно сказать – жестоковыйность Авраама в трактовке Караваджо. Такое впечатление, что это не человек, а некая такая машина, механизм действует, управляемый некоей волей свыше. Он абсолютно несгибаем и тверд. Он, ни секунды не раздумывая, готов зарезать на жертвеннике собственного сына, принести его в жертву, несмотря на то, что сын явно вырывается, брыкается и кричит. Это Авраама ни на секунду не останавливает.

Но когда ангел берет его за руку и как бы останавливает его нож, то Авраам внимательно и пристально смотрит на ангела, явно совершенно готовый в ту же секунду переменить свое решение и принести в жертву не мальчика, но агнца. Т.е. Авраам здесь оказывается трактован как абсолютно послушный, сильный, волевой, бескомпромиссный исполнитель божьей воли, а ангел, по сути дела, переключает его жест, показывая, что надо резать не того, а этого.

Здесь, конечно, Караваджо размышляет об отце. Размышляет он и о сыне, и это очень важный момент. Сын не может согласиться, говорит нам Караваджо, с таким решением отца. Сын будет сопротивляться и кричать. Он не понимает, ему не было голоса Божьего, сын не знал, зачем отец его привел на гору. Отец обманул его, по сути дела. Он сказал, что они вместе будут приносить жертву. И когда сын спрашивает его – это все в библейском тексте есть! – «А где же агнец», то отец говорит уклончиво: «Ну, Бог нам пошлет агнца». Усмотрит Бог агнца. И в самый последний момент, говорит нам картина Караваджо, когда они уже забрались на гору, сложили жертвенник и т.д., отец буквально набросился на сына и поверг его на жертвенник. Сын понял, что сейчас его будут убивать, приносить в жертву, и сын закричал, он протестует. А отец при этом несгибаем.

Такая трактовка, конечно, чрезвычайно современна, и в этом смысле понятно, что Караваджо уже художник совершенно нового времени, он уже находится не только за пределами средневекового искусства, но и искусства Ренессанса, по сути дела.

Хотя мы видели в рельефе Гиберти уже некоторую такую драматичность в отношениях между отцом и сыном, но она там была проявлена несколько иначе. Караваджо доводит этот драматизм до предела. И его кричащий Исаак – это, по сути, своего рода открытие.

Рембрандт. «Жертвоприношение Авраамом Исаака», 1635 г.

И вот теперь, внимательно разглядев эту картину, обсудив ее, сравнив с более ранними изображениями, давайте теперь посмотрим на художника следующего столетия, на одного из главных европейских художников XVII века – на Рембрандта.

Конечно, все мы помним знаменитый эрмитажный рембрандтовский холст, большой вертикальный холст «Жертвоприношение Авраамом Исаака». Возле этой картины часто стоят экскурсии, постоянно останавливаются посетители, это знаменитая картина, одна из самых главных картин эрмитажной коллекции. И сейчас, после всего, что мы уже увидели и обдумали в связи с этим сюжетом, мы можем посмотреть на нее несколько иными глазами.

Рембрандт по-другому расставляет фигуры. Правое и левое у него перестают работать, начинают работать верх и низ. Вроде бы все основные детали на месте. Вот сын, вот отец, вот ангел. Ангел так же хватает правую руку Авраама, как это делал ангел на картине Караваджо. Но ангел подлетает сверху, он крылат, он не подходит из-за спины. Что очень важно, Авраам с некоторой растерянностью в лице оглядывается на ангела.

Если мы приглядимся к изображению головы, лица Авраама, то увидим, что он принципиально отличается от караваджиевского Авраама, трактовка совсем другая. Здесь нет фанатичной, твердой веры, здесь нет человека-скалы, человека-механизма, человека – исполнителя воли Божьей. Здесь есть человек, находящийся в смятении. Он взволнован, он взбудоражен, это видно по его чертам лица, по изображению волос и бороды.

Мы видим взволнованность и взбудораженность этого человека, видим, что когда ангел хватает его за руку, он роняет нож. И нож зависает в воздухе. Это потрясающий ход, потрясающее решение у Рембрандта: не так крепко он держит нож, как держит нож Авраам на картине Караваджо. Он, можно сказать, его совсем не крепко держит. Ангел хватает его своей достаточно нежной, почти женской рукой за запястье, и нож выпадает.

При этом посмотрите на левую руку Авраама. Он держит ее на лице Исаака. Он закрыл ему глаза, он не хочет, чтобы Исаак видел, что сейчас будет происходить. Он тоже прижимает его голову, запрокидывает ее, делает доступным для удара ножом горло, с одной стороны. Но с другой стороны, он заботливо закрывает связанному сыну глаза. Потому что страшно смотреть на это.

Если мы зададимся вопросом, чем принципиально отличается трактовка этого сюжета у Караваджо и у Рембрандта на данной картине из Эрмитажа… Это работа 1635 года, довольно ранняя работа. Это Рембрандт, еще не вошедший в зрелый период своего творчества. Если мы не будем сравнивать саму живопись, потому что понятно, что она совершенно разная, притом что Рембрандт много взял как раз из караваджизма с его светотеневой драматичностью. Но мы все-таки договорились, что, глядя на репродукции, мы не будем обсуждать саму живопись с точки зрения цвета, мазка и т.д. Если мы будем говорить о композиции в первую очередь и о выражении лиц героев – то, что нам позволяет обсуждать репродукция, - то мы увидим, что, конечно, эти картины очень сильно отличаются друг от друга.

И что еще обращает на себя внимание – рука ангела, указывающая у Караваджо через голову Авраама на агнца, вот этот жест, этот вытянутый вперед указательный палец левой руки. «Вон того, - говорит ангел. – Посмотри туда, жертва там!»

У Рембрандта ничего похожего нет. И это очень важный момент. Эта картина о другом. Это картина не о том, что нужно принести агнца вместо Исаака, это картина о том, что не нужно убивать Исаака, не надо приносить в жертву сына. Рембрандт идет еще дальше по пути психологизации, но не в сторону драматизма, не в сторону страданий, страстей, искаженных лиц, криков и т.д. Он углубляет трактовку этого сюжета, убирая важный мотив: ангела, указывающего перстом на агнца.

Героев теперь не четверо, а трое. Все события разворачиваются по сути дела между отцом, сыном и ангелом, который является в данном случае волей Бога, т.е. божественной волей, и Бог говорит отцу: «Не трогай сына». Он не говорит о замене жертвы, он просто останавливает этот процесс. Мы видим, что отец у Рембрандта взволнован и растерян. Мы видим, что нож он держал совсем не твердо. Мы ничего не можем сказать о выражении лица Исаака, потому что оно закрыто рукой отца, но мы понимаем, что этот жест – это одновременно и жест, который запрокидывает сыну голову, обнажая горло, но при этом жест, который закрывает ему глаза, чтобы тот не испугался в последнее мгновение занесенного ножа.

В этой картине Рембрандта все происходит стремительно, так же стремительно, как и у Караваджо. Рембрандт как бы еще усиливает этот эффект остановленного мгновения: нож, повисший в воздухе, выпавший из руки – это такой удивительный прием. Зритель, глядя на эту картину, понимает, что это не секунда, а какая-то доля секунды, то, чего даже глазами нельзя увидеть, если бы мы были зрителями этой сцены. Этот падающий нож, повисший в воздухе, – это в данном случае одно из таких маленьких психологических и при этом композиционных открытий Рембрандта.

Рембрандт. Офорт «Жертвоприношение Авраамом Исаака», 1655 г.

Проходит примерно два десятка лет, и Рембрандт снова обращается к этому сюжету. Это куда менее известная его работа, офорт «Жертвоприношение Авраамом Исаака», который датируется 1655 годом, т.е. через 20 лет после эрмитажной картины. Собирался ли Рембрандт писать такую большую картину маслом, т.е. можно ли рассматривать этот офорт как некий такой предварительный композиционный набросок, или он собирался на стадии офорта и остановиться – мы этого не знаем. Но в данном случае нам достаточно того, что у нас есть, потому что мы сравниваем не живопись с живописью, не цвет с цветом, не фактуру холста с фактурой – мы сравниваем в первую очередь композицию работ.

А композицию здесь мы можем разглядеть очень ясно. И мы видим колоссальный путь, который за эти 20 лет проделал Рембрандт как художник, как мыслитель, углубляясь в эту тему, в тайну этого сюжета. Здесь он все радикально переставил, все поменял. Посмотрите: Авраам в центре сидит. Исаак стоит на коленях и склонился лицом, головой к коленям отца. Авраам держит нож в левой руке, а правой рукой закрывает сыну глаза, как бы обнимая его и прижимая его к себе. Рука с ножом отнесена далеко в сторону, но это не замах человека, который собирается колоть, а это скорее отодвинутая рука, которая как бы не хочет исполнения этой воли. Ангел не хватает сильным жестом запястье Авраама, а обнимает его сзади двумя руками, держит Авраама за руки, придерживает. Не тормозит жеста руки, а просто обнимает сзади и, доверительно склонившись, что-то ему говорит. И старик Авраам слушает ангела, слушает голос Божий.

Очень небрежно брошены несколько поленьев в нижней части картины, там, где изображен алтарь в виде такого какого-то блюда, видимо, для крови, камень и несколько поленьев, которые совершенно не горят и даже не собираются гореть. Видно, что это не хорошо сложенный, подготовленный и разожженный костер жертвенный, а, наоборот, как-то машинально брошенные несколько поленьев.

Удивительно, что эти три фигуры у Рембрандта здесь окончательно закомпоновались в одно целое. Они так приблизились друг к другу и так переплелись, особенно за счет жеста рук ангела, который сзади обнимает Авраама, но, по сути дела, правая рука ангела, которая лежит на правой руке Авраама, как бы продолжает это движение руки отца, который прижимает голову сына к себе. Т.е. ангел обнимает и Авраама, и Исаака, он их как бы защищает и охраняет. И крылья ангела сверху раскинуты над этой группой, они осеняют всех троих.

Мы видим, что Рембрандт очень многое тут изменил. Попробуем разобраться в этой интерпретации. О чем, собственно, он нам говорит через это свое изображение, через свою композицию? Отец покорен воле Божьей, но при этом Рембрандт говорит о том, что отец, конечно, страшно не хочет приносить сына в жертву. Он растерян. Сын при этом покорен и полон доверия к отцу. А ангел, который здесь представляет волю Божью, ласково обнимает и защищает и того и другого.

Может быть, будет слишком смелым утверждать, что Рембрандт в этом изображении подошел к философско-богословской трактовке этого сюжета, изображая здесь, по сути дела, уже не Авраама, Исаака и ангела, а троицу, т.е. Отца, Сына и Святого Духа. Может быть, это слишком смелая трактовка, но посмотрите, ведь если Бог-Отец, который приносит, точнее, отдает Сына в искупительную жертву за человеческий род… Бог-Отец, конечно, не хочет приносить своего Сына Иисуса Христа в жертву, но ничего не поделаешь, это нужно.

И Христос, как мы помним из Евангелия, тоже в Гефсиманском саду молится о том, чтобы, если можно, Отец пронес эту чашу мимо, но если нельзя – то да будет воля Отца во всем, на все. И Христос покорно идет на жертву, хотя и страдает, и испытывает мучения, и просит о том, чтобы чаша была, если можно, пронесена мимо. Т.е. ясно, что он не радостно идет на эту жертву.

Может быть, Рембрандт, размышляя над этим сюжетом, как художнику свойственно, т.е. не создавая какой-то текст философский, а размышляя через образы, через форму, через композицию, может быть, он в этом единстве этих трех фигур как раз и хочет нам показать христианский смысл этого ветхозаветного сюжета. Единство этих троих напоминает нам о единстве Троицы. Как бы напоминает нам, что Исаак, приносимый в жертву, чем-то подобен Христу, который будет так же принесен в жертву.

С другой стороны, можно посмотреть на это иначе. Мы говорили о возрастающем психологизме, и мы видим, что взволнованность и растерянность отца, которая была уже в картине Рембрандта в 1635 году, здесь показана еще сильнее. Он сохраняет жест руки, закрывающей глаза Исаака, но меняет полностью положение его фигуры. Еще раз: здесь он все-таки связан, лежит на спине, горло его запрокинуто, а здесь он стоит на коленях, и в этой позе есть какое-то доверие. И руки его не связаны, кстати.

Если мы посмотрим на головы ангела и Исаака… Лицо Исаака практически все загорожено рукой отца, но посмотрите, мы видим подбородок, губы, челюсть нижнюю, щеку, часть волос.

Посмотрите теперь на лицо ангела. Тут, конечно, другой ракурс, но если приглядеться к нижней части лица, к волосам, ощущение такое, что они очень похожи, как будто бы ангел тоже чем-то похож на сына. Этот тип лица молодого человека с мягкими чертами лица, вьющимися кудрявыми волосами, достаточно крупным ртом, нежно очерченным подбородком в живописи Рембрандта мы встречаем не раз.

Я сейчас напомню этого юношу. Это портрет Титуса, сына Рембрандта. Посмотрите на эти губы, нос, кудри, подбородок…

Вот еще один портрет Титуса – «Читающий Титус».

А вот рембрандтовское изображение апостола-евангелиста святого Матфея и ангела, который ему диктует, видимо, Новый Завет. Здесь мы видим в лице ангела те же знакомые нам черты: мягкий нос, мягко очерченный подбородок, крупные губы, характерные кудри… И многие исследователи говорят, рассматривая эту картину «Святой Матфей и ангел» из Лувра, что здесь для изображения ангела Рембрандт воспользовался своим сыном как типажом.

Более поздний портрет Титуса, здесь Титус уже старше.

Особенно, как мне кажется, характерен вот этот портрет читающего Титуса из Венского музея истории искусств.

В этом изображении ничего подобного мы не видим, на эрмитажной картине 1635 года.

Но если мы снова вглядимся в этот офорт, то придется признать, что изображение ангела и изображение мальчика Исаака, который стоит на коленях возле отца, конечно, не буквально, но явно совершенно напоминают нам портреты Титуса. Таким образом, Рембрандт в эту картину вкладывает еще и личный смысл. Он вживается в этот сюжет, воображает себя на месте Авраама. И то, что испытывает Авраам, все эти страдания и мучения по поводу воли Божьей в данном случае, он переживает глубоко лично. Мы можем об этом догадываться по тому, что и ангел, и Исаак чем-то внешне напоминают портреты Титуса, сына Рембрандта.

Итак, мы рассмотрели несколько работ на протяжении большого отрезка времени. Но главное, на чем мы сконцентрировались сегодня в нашей лекции, - это три работы. Картина Караваджо из Уффици с нерассуждающим Авраамом, протестующим Исааком и волей Божьей в лице ангела, который просто перенаправляет движение веры от одного объекта к другому.

Это картина Рембрандта, большая живописная работа 1635 года, где трактовка уже совершенно другая, где мы видим всю взволнованность Авраама, где, что очень важно, уходит, исчезает фактически важнейший атрибут всей этой сцены, на протяжении веков неизменно там присутствующий: агнец. И таким образом сюжет как бы перемещается во внутрисемейную сферу.

И, наконец, мы видим поздний офорт Рембрандта, 1655 года, где до конца уже доходит философская мысль Рембрандта в интерпретации этого сюжета, где, с одной стороны, перед нами открывается какая-то новая богословская глубина, а с другой стороны, можно сказать, что эта картина уже не о вере, а о любви. И любовь здесь есть и в позе доверия сына к отцу, и в растерянности несчастного отца, который собирается приносить сына в жертву, но явно этого не хочет, и в нежных объятиях ангела, который сзади обнимает и того и другого, составляя с ними единое целое, такую группу из трех фигур – они сливаются в некотором единстве. Конечно, здесь господствует любовь.

Вот так развивался этот сюжет на протяжении веков, и мы видим, что одна и та же история, один и тот же рассказ может очень по-разному трактоваться художниками в зависимости от того, как они будут располагать фигуры, как они будут использовать те или иные атрибуты этой сцены. И на примере этого сюжета мы, как мне кажется, можем хорошо, глубоко взглянуть на то, что вообще такое художественная интерпретация литературного, в данном случае библейского текста.

Через год после явления Аврааму Бога в виде трех странников исполнилось предсказание Господа: у Авраама и Сарры родился сын, которого они назвали Исааком. Аврааму тогда было сто лет, а Сарре девяносто. Они очень любили своего единственного сына.

Когда Исаак вырос, Бог пожелал возвысить веру Авраама и научить через него всех людей любви к Богу и послушанию воли Божией.

Бог явился Аврааму и сказал: «возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, иди в землю Мориа, и принеси его в жертву на горе, которую Я тебе укажу».

Авраам повиновался. Ему было очень жалко своего единственного сына, которого он любил больше, чем самого себя. Но Бога он любил больше всего и верил Ему совершенно, и знал, что Бог никогда и ничего плохого не пожелает. Он встал рано утром, оседлал осла, взял с собою сына Исаака и двух слуг; взял дрова и огонь для всесожжения и отправился в путь.

На третий день пути они пришли к горе, которую указал Господь. Авраам оставил слуг и осла под горою, взял огонь и нож, а дрова возложил на Исаака и пошел с ним на гору.

Когда они шли вдвоем на гору, Исаак спросил Авраама: «Отец мой! у нас есть огонь и дрова, а где же агнец (ягненок) для жертвоприношения?»

Авраам ответил: «Господь усмотрит Себе агнца». И шли далее оба вместе и пришли на верх горы, на место, указанное Господом. Там Авраам устроил жертвенник, разложил дрова, связал сына своего Исаака и положил его на жертвенник поверх дров. Он уже поднял нож, чтобы заколоть своего сына. Но ангел Господень позвал его с неба и сказал: «Авраам, Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего. Ибо теперь Я знаю, что ты боишься Бога, потому что не пожалел единственного твоего сына для Меня».

И увидел Авраам невдалеке барана, запутавшегося кустарнике, и принес его в жертву вместо Исаака.

За такую веру, любовь и послушание Бог благословил Авраама и обещал, что у него будет потомства так много, как звезд на небе и как песку на берегу моря, и что в его потомстве получат благословение все народы земли, то есть из его рода произойдет Спаситель мира.

Принесение Исаака в жертву было прообразом или предсказанием людям о Спасителе, Который, будучи Сыном Божиим, отдан будет Своим Отцом на крестную смерть, в жертву за грехи всех людей.

Исаак, являясь прообразом Спасителя за две тысячи лет до Рождества Христова, пред-изобразил, по воле Божией, Иисуса Христа. Он так же, как Иисус Христос, безропотно шел на место жертвы. Как Иисус Христос нес на Себе крест, так и Исаак на себе нес дрова для жертвоприношения.

Гора, на которой Авраам приносил в жертву Исаака, получила название горы Мориа. Впоследствии на этой горе был построен царем Соломоном, по указанию Божию, Иерусалимский храм.

ПРИМЕЧАНИЕ: см. Библию, в кн. «Бытие» ().