Валерий Большаков
Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего
© Большаков В. П., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Глава 1. Вещий сон
Россия, Санкт-Петербург. 2007 год…Отточенная стрела чиркнула Олега по плечу, располосовав кожу и пустив кровь. Пустяки, дело житейское. Не до того!
Уводили его девушку! Косматый викинг, по колено в воде, волок пленницу за косу, громко гогоча, а пленница лупила по волосатой лапе маленькими кулачками. Олег бросился к пирату, выхватывая самурайский меч катану. Викинг увидал Олега, но девушку не отпустил, только намотал косу на руку. Красавица не удержалась и упала на колени во взбаламученную воду. Мечи скрестились. Отбив удар, Олег в ярости рубанул разбойника по руке, вцепившейся в косу. Катана начисто оттяпала конечность, словно и не было стального обручья. Девушка упала на четвереньки, рыдая, выпутывала из волос кровавый обрубок в железной перчатке и глядела, глядела на Олега, не отворачивая зареванного лица, не отрывая огромных умоляющих глаз.
* * *…Олега Сухова разбудил кот Онуфрий. Котяра орал под дверью, требуя незамедлительно впустить, накормить и обогреть.
– С-скотина! – прошипел Олег, садясь в постели. Ведь минут десять еще можно было бы поваляться! Он протер глаза, тронул ладонью лоб. Лоб был мокрым. Ф-фу! Ну и сон! Боевик с элементами эротики, как пишут в аннотациях к фильмам. И какой яркий! Словно и не сон вовсе… Олег поднялся с развороченной постели и прошлепал к ковру на стене. На ковре была развешана коллекция – пара кинжалов, настоящий трехгранный мизерикорд, которым добивали рыцарей, пробивая латы насквозь, волнистый малайский крис, меч эпохи Каролингов. А на подставке-катэмото возлежала катана – та самая, из сна. Сухов любовно провел ладонью по ножнам сайя из дерева магнолии, покрытым черным лаком, сжал длинную, в три с половиной кулака, рукоятку, обмотанную ремешком из акульей кожи, и вытащил клинок. Металл, отшлифованный древним мастером, казался прозрачным, как серебристо- серый лед. Сквозь лезвие проступал узор, запечатлевший тысячи проковок. Морозный блеск меча завораживал…
По правде сказать, Олег и забыл уже, когда в нем проснулся жадный интерес к «стали разящей». В классе, наверное, третьем… Да, тогда боязливый Олежек, «мамсик» и «ябеда-корябеда», сам переступил порог клуба «Эспада», где экс-чемпион области по фехтованию учил мальчишей биться на шпагах. Фамилию экс-чемпиона Олег уже не помнил, а звали его Борис Борисович. Но все сокращали это обращение до Борь Борича. «Борь Борич, скажите Олегу! Чего он без маски дерется?» – «А сам?»
В старших классах Сухов занимался в секции саблистов, заработал даже первый юношеский разряд, но бросил спорт. Жило в нем какое-то неудовлетворение оружием, недоставало чего-то для полного счастья. А на первом курсе института Олег записался в группу кэндзюцу, увидел катану и был сражен ее холодной, убийственной красотой. Катана колола как шпага и рубила как сабля, и в то же время это был меч. И в душе Олеговой все сложилось, все срослось…
* * *Онуфрий, почуяв хозяина, заорал благим матом.
– Щас! – рявкнул Олег.
Пройдя в прихожую, Сухов щелкнул замком. Дверь отворилась, и кот, благодарно муркнув, проник в помещение. И быстро- быстро протопотал в направлении кухни.
– Собака ты! – обозвался Сухов, но кот не отреагировал на оскорбление. – Только и знаешь, что жрать, жрать, жрать!
Онуфрий мявкнул в том смысле, что да, знамо дело, на том стоим.
– О духовном подумай, животное! – увещевал кота Олег, шагая на кухню.
Вскрыв баночку «Вискаса», он щедро вывалил угощение. Бездуховное животное вертелось тут же, тычась носом.
Пока Олег умывался, брился, одевался, кот успел слопать все дочиста.
– Мя-ау-у! – заявил Онуфрий, облизываясь и щурясь. Дескать, неплохо бы добавочки…
– Обойдешься, – буркнул Олег, приседая на табурет. – Мышей ловить надо!
Онуфрий, усвоив, что вторая порция ему не светит, вспрыгнул Олегу на колени и разлегся во всю их длину, довольно выпустив
© Большаков В. П., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Глава 1. Вещий сон
Россия, Санкт-Петербург. 2007 год
…Отточенная стрела чиркнула Олега по плечу, располосовав кожу и пустив кровь. Пустяки, дело житейское. Не до того!
Уводили его девушку! Косматый викинг, по колено в воде, волок пленницу за косу, громко гогоча, а пленница лупила по волосатой лапе маленькими кулачками. Олег бросился к пирату, выхватывая самурайский меч катану. Викинг увидал Олега, но девушку не отпустил, только намотал косу на руку. Красавица не удержалась и упала на колени во взбаламученную воду. Мечи скрестились. Отбив удар, Олег в ярости рубанул разбойника по руке, вцепившейся в косу. Катана начисто оттяпала конечность, словно и не было стального обручья. Девушка упала на четвереньки, рыдая, выпутывала из волос кровавый обрубок в железной перчатке и глядела, глядела на Олега, не отворачивая зареванного лица, не отрывая огромных умоляющих глаз.
* * *
…Олега Сухова разбудил кот Онуфрий. Котяра орал под дверью, требуя незамедлительно впустить, накормить и обогреть.
– С-скотина! – прошипел Олег, садясь в постели. Ведь минут десять еще можно было бы поваляться! Он протер глаза, тронул ладонью лоб. Лоб был мокрым. Ф-фу! Ну и сон! Боевик с элементами эротики, как пишут в аннотациях к фильмам. И какой яркий! Словно и не сон вовсе… Олег поднялся с развороченной постели и прошлепал к ковру на стене. На ковре была развешана коллекция – пара кинжалов, настоящий трехгранный мизерикорд, которым добивали рыцарей, пробивая латы насквозь, волнистый малайский крис, меч эпохи Каролингов. А на подставке-катэмото возлежала катана – та самая, из сна. Сухов любовно провел ладонью по ножнам сайя из дерева магнолии, покрытым черным лаком, сжал длинную, в три с половиной кулака, рукоятку, обмотанную ремешком из акульей кожи, и вытащил клинок. Металл, отшлифованный древним мастером, казался прозрачным, как серебристо-серый лед. Сквозь лезвие проступал узор, запечатлевший тысячи проковок. Морозный блеск меча завораживал…
По правде сказать, Олег и забыл уже, когда в нем проснулся жадный интерес к «стали разящей». В классе, наверное, третьем… Да, тогда боязливый Олежек, «мамсик» и «ябеда-корябеда», сам переступил порог клуба «Эспада», где экс-чемпион области по фехтованию учил мальчишей биться на шпагах. Фамилию экс-чемпиона Олег уже не помнил, а звали его Борис Борисович. Но все сокращали это обращение до Борь Борича. «Борь Борич, скажите Олегу! Чего он без маски дерется?» – «А сам?»
В старших классах Сухов занимался в секции саблистов, заработал даже первый юношеский разряд, но бросил спорт. Жило в нем какое-то неудовлетворение оружием, недоставало чего-то для полного счастья. А на первом курсе института Олег записался в группу кэндзюцу, увидел катану и был сражен ее холодной, убийственной красотой. Катана колола как шпага и рубила как сабля, и в то же время это был меч. И в душе Олеговой все сложилось, все срослось…
* * *
Онуфрий, почуяв хозяина, заорал благим матом.
– Щас! – рявкнул Олег.
Пройдя в прихожую, Сухов щелкнул замком. Дверь отворилась, и кот, благодарно муркнув, проник в помещение. И быстро-быстро протопотал в направлении кухни.
– Собака ты! – обозвался Сухов, но кот не отреагировал на оскорбление. – Только и знаешь, что жрать, жрать, жрать!
Онуфрий мявкнул в том смысле, что да, знамо дело, на том стоим.
– О духовном подумай, животное! – увещевал кота Олег, шагая на кухню.
Вскрыв баночку «Вискаса», он щедро вывалил угощение. Бездуховное животное вертелось тут же, тычась носом.
Пока Олег умывался, брился, одевался, кот успел слопать все дочиста.
– Мя-ау-у! – заявил Онуфрий, облизываясь и щурясь. Дескать, неплохо бы добавочки…
– Обойдешься, – буркнул Олег, приседая на табурет. – Мышей ловить надо!
Онуфрий, усвоив, что вторая порция ему не светит, вспрыгнул Олегу на колени и разлегся во всю их длину, довольно выпустив когти. Сухов погладил котяру, и кухню заполнило громкое мурлыканье.
А Олег постепенно переходил в фазу бодрствования. Сновидение в стиле экшен рассеивалось, заботы, вчерашние и вечные, возвращались и зудели в голове, как осенние мухи.
До конца погрузиться в реал помог звонок с мобильника. Олег поспешно достал верный «Нокиа». Звонил Стемид. Был он «мастером», устроителем и постановщиком ролевых игр. Олег, реальный «цивил», ролевиков не жаловал, полагая, что «каждый сходит с ума по-своему». Оказалось, однако, что не всякая ролевка – «хоббитовы игрища», пристанище инфантов, повернутых на эльфах и орках. Стемид увлекался исторической реконструкцией, у него все было по правде, как в «эпоху викингов»: и мечи, и «доспешка». Правда, завлечь Олега ему не удалось. Сухова заманила Вика, красна девица, ткавшая полотно по старинным правилам и одевавшая всех стемидовцев. Олегу же хотелось ее раздеть…
– Здорово, самурай! – проорал мастер жизнерадостно. – Как твоя жизнь?
– Мас-саракш! – поморщился Олег. – Убавь звук! Совсем контузил…
Стемид хохотнул и продолжил:
– Слушай, мы тут решили на полигон выбраться! На все выходные! «Толки» обещали присоседиться, рыцари… Ну, не фест , конечно, но человек сто заявится. Отыграем ха-арошую такую боевочку-феодалку! Бугурт обещаю, и турниры будут, базар, пивка попьем… Ты как?
– Я за! – бодро откликнулся Олег. – И далеко ты собрался?
– Помнишь, где в прошлый раз полевка была? Ты тогда еще с гоблином схлестнулся!
– А-а! Это где «анизотропное шоссе»?
– Да-да-да! Вот по нему и шуруй. Как увидишь шатры, так и тормози. Место шикарное! Там же «запретка», местные шугаются. Тишина… Вода ключевая, хоть залейся! Дров – на три зимы хватит.
– А нас оттуда не турнут?
– Да не! Там не вояки, там физики окопались. Тау-электродинамика! Понял?
– Не-а! – честно признался Олег.
– Я тоже! Короче, подгребай.
– Ладно… А Вика будет?
– А как же?! – изумился Стемид. – Куда ж мы без Викулечки? И Наташка будет, и Рогнеда… Да все, считай! Так что не отрывайся от коллектива.
– Ладно, уговорил!
Сотик курлыкнул и высветил на экране безапелляционное: «Звонок закончен».
– Может, и вправду съездить? – спросил Олег Онуфрика.
Кот не ответил. Устав от ночных бдений, Онуфрий дрых, свесив хвост.
– Гулять, зверь, гулять! – скомандовал Олег, вставая.
Кот поначалу заупрямился, потом смирился. Спрыгнул и пошел, делая потягушечки. Онуфрий был зверем вольным – проживал в подвале и «держал зону», гоняя Васек и Мурзиков со всего квартала. Сухова зверь навещал регулярно, а у Олега нога не поднималась дать пинка голодному представителю семейства кошачьих.
– Мя-ау-у! – затянул Онуфрий, переводя медовые глаза с Олега на запертую дверь и обратно.
– Подождешь! – пропыхтел Олег, скача на одной ноге и затягивая «липучки» на кроссовке.
Пригладив волосы, Сухов вышел из квартиры. И откуда ему было знать, что больше он уже никогда не отопрет эту дверь, обитую черным дерматином, не покормит Онуфрика, не плюхнется со стоном в разваленное кресло перед теликом? Жизнь закладывала крутой вираж…
Глава 2. Кесарю – кесарево
Ромейская империя , Константинополь. 858 год от Р. Х.
Кесарь Варда выглядел бы истинным римлянином, какими запечатлевали в бюстах цезарей и августов, если бы не второй и третий подбородки. Тучный, но крепкий, с проседью в густых черных волосах, Варда все еще нравился женщинам. Мужественный профиль кесаря с широким волевым подбородком и крупным носом, с кустистыми бровями и высоким лбом так и просился на новенькие серебряные монеты. Его императорское величество Михаил Третий «Пьяница» пожаловал ему сан магистра и назначил доместиком схол . Кесарю – кесарево. Варда нахватал все титулы и звания, подобрался вплотную к трону и притулился сбоку от василевса ромеев, а по сути исполнял обязанности самого императора – алкаша и гуляки, «византийского Калигулы».
Варда поморщился и пришпорил коня – кесарь возвращался из имения-проастия. Следом пылила стража – полусотня архонта Асмуда, варанга из далекой страны Рос. Повывелись бойцы у ромеев, выродились потомки легионеров, все норовят золотом победить врага, а не железом, молитвой смиренной! А вот тавроскифы, эти варвары с Севера, не желали смирять гордыню и кротко подставлять щеки. Нет, они с великолепной уверенностью брали все, что хотела их душа и требовала плоть! Они наслаждались каждым мигом быстротечной жизни, выжимая из нее все утехи. Любить, так до безумия! Напиваться, так до смерти! Биться, так биться – с неистовством, сгорая от палящей ярости, презирая врага и погибель! Варда вздохнул. Он чувствовал опустошенность. Все его просьбы услышаны, все мечты сбылись – чего еще ждать от жизни? Пустота, холодная черная дыра разверзалась в душе и затягивала, затягивала… Хорошо Михаилу – напьется, и никаких забот! Да только пустоту в душе никаким зельем не наполнишь… Пробовал уже кесарь, тошнило долго, а толку – чуть. И девки тоже не помогают. Ни гетера Елена, черненькая очаровашка, ни Мария, первая жена протостратора Василия, ни его Евдокия, вдовствующая сноха Варды, с которой он сожительствовал при живой супруге…
Все это, кстати, знали, но выводов не делали – Варда был родным братом василиссы Феодоры, регентши при непутевом Михаиле. Какие уж тут выводы…
Страшный 856 год словно воздвиг губительные пороги в мерном колыхании жизни Варды, накрыл ледяной водой, сбросил с водопада, закрутил, поволок, притапливая… Великий логофет Феоктист, любимец василиссы Феодоры, коему она передоверила власть, невзлюбил кесаря, а патриарх Игнатий прилюдно отказал ему в причастии – за аморальное поведение. Без разницы Варде была та евхаристия , но оскорбление, да еще на глазах у всех… Нет, этого Варда простить не мог. И не стал. Он выплыл из холодной стремнины и одолел пороги. Он подсадил Михаила на императорский трон. Он удалил сестрицу от престола и сослал ее в дальний монастырь. Он сместил патриарха Игнатия и заменил его хитроумным Фотием. Он низверг великого логофета Феоктиста, никудышного правителя, полководца, проигравшего все сражения, а осенью того же года лично зарезал его светлость.
Теперь на коне он, Варда. Вот только куда скакать?..
Кесарь вдохнул теплый воздух – пахло чем-то неуловимым, бодрящим. Всепобеждающей жизнью? Плоды наливались в садах и виноградниках, пшеница поспевала в полях. Лето.
Дорога вывела кавалькаду к стене Феодосия – суровым и величественным укреплениям, защищавшим Константинополь с запада. От Мраморного моря к Золотому Рогу тянулся обложенный камнем ров шириной в пятьдесят локтей . За ним поднималась зубчатая стена из отличного кирпича. За первою стеной вздымался второй ряд стен и башен, высотой в пятиэтажный дом. А дальше вставала третья стена с башнями вдвое выше второй. Твердыня!
Варда усмехнулся – это вам не деревянные заборы, обносившие какой-нибудь варварский Париж или Ингельхайм! Кесарь выехал на луг перед Золотыми воротами – трехпролетной триумфальной аркой, украшенной статуями Геракла и Прометея.
Ворота фланкировали могучие квадратные башни, а над проходом, над зубцами стены-перемычки выступала бронзовая квадрига , запряженная четырьмя слонами, уворованная в Остии – там она венчала храм Нептуна. Кесарь направил коня в средний пролет, предназначенный для императора. Нарушение? Конечно. Еще один повод злопыхателям перемыть косточки «этому Варде, вконец обнаглевшему!».
Наверное, подумал Варда, беда его в том, что он позволяет себе смелые и решительные поступки, тогда как иные никак не расхрабрятся даже на смелые и решительные слова. А эти… балагуры только орать могут! Да пусть их… Те, кто «борется» на словах, за беседой в триклинии , не берутся за оружие. Пустобрехи разряжают свою ненависть в болтовне. С этими мыслями кесарь выехал на Месу, главную улицу Константинополя, роскошную и великолепную. На холмах вокруг, щетинившихся темной зеленью кипарисов, белели купола церквей и часовен, сверкали крыши золоченые, краснели черепичные. По обе стороны Месы тянулись портики, защищавшие пешеходов от дождя и зноя. Колонны, выломанные из эллинских и римских храмов, были и тонкие, и толстые, и граненые, и каннелированные, и круглые, и квадратные. Всех цветов и оттенков. Чудовищная смесь!
Особую пышность Меса обретала за старой стеной Константина, где в зелени садов утопали беломраморные дворцы. Это миленькое местечко так и называлось – Константиниана. А над золочеными крышами палат, словно призывая заблудившихся, свечой уходила вверх колонна Марциана – как маяк. Мысль плавно перешла к воспоминанию о другой колонне – Аркадиевой, обвитой спиральной лентой мраморного барельефа, прославлявшего победы императора Аркадия и отца его, Феодосия, разделившего некогда Римскую империю между двумя своими сыновьями. Вон она, торчит впереди, на форуме Феодосия. «Дурак ты был, Феодосий, – подумал Варда, щурясь на солнце. – Нельзя было делить Рим, никак нельзя… Деление – это умаление, ослабление вдвое, это раскол и распад. Дурак…»
Варда лениво перекрестился на храм и подумал: а не пора ли подкрепиться?
Цокот копыт стих – конь ступал теперь по коврам, расстеленным по восточному обычаю на мостовой. Варда ехал мимо мастерских оружейников, предлагавших мечи, щиты, шлемы, золоченые и изукрашенные, мимо двухъярусного акведука Валента, мимо дворцов, отделанных розовым мрамором, мимо мрачных боковых улочек, зажатых девятиэтажными кирпичными инсулами-многоэтажками, крытыми черепицей, нищими и грязноватыми и, разумеется, без каменных львов у парадных…
И форум Тавра, плотно заставленный античными статуями, и форум Константина просто кишели народом. Толпа обтекала Варду, демонстрируя общество в разрезе – менял и купцов, кухарок и экономок, мистиев-поденщиков и горластых водоносов, муниципальных рабов-уборщиков и нищих босяков, деловитых чиновников, важных стражников, шустрых воров, константинопольцев и гостей города – пеших, конных, на осликах, ведущих на поводу верблюда… Муравейник.
От форума Тавра до самого Милия, откуда начинались и Меса, и все дороги империи, тянулись Царские портики, в которых укрывались лавки ювелиров-аргиропратов и их мастерские. Этот район так и назывался – Аргиропратий. А Меса уже впадала в устье свое – площадь Августеон, украшенную статуей Святой Елены-Августы. И здесь же был исток всяческим властям. На форум с севера выходил сенат – его колоннада попирала возвышенность, с которой спускались широкие ступени. На южной стороне форума поражали роскошью и размерами бани Зевксиппа. Со всех сторон теснили площадь архитектурные изыски – и резиденция патриарха, и храм Святой Софии, и Главные ворота Ипподрома, и Большой императорский дворец. А рядом с библиотекой крепко сидело мрачное серое здание с колоннами – штаб-квартира городского эпарха, градоначальника Константинополя, уверенного почему-то в том, что является вторым лицом в империи после императора. Дурак… А вот и он сам! «Великолепный светлейший» эпарх Никита Орифа сходил по мраморным ступеням к своей колеснице-каррухе, запряженной лошадьми белой масти, – единственной колеснице во всем городе. Такая уж у эпарха привилегия. Никита ступал величаво, с большим достоинством, из-под складок белой хламиды выглядывала разноцветная обувь: на левой ноге – красный башмак, на правой – черный. Во всей империи обуваться так мог только эпарх и никто другой. «Хоть бы ты запнулся», – пожелал Орифе Варда, но пожелание его не исполнилось.
Многоязыкая толпа толклась по Августеону во всех направлениях – люди будто все разом потерялись и толком не знали, куда им идти. Охрана из варангов-русов окружила Варду, оттесняя толпу даже не мощью мышц, а силою страха. Варангов здесь боялись и уважали – не рождала еще земля лучших бойцов, таких же безумно храбрых, могучих и опытных в войне. Не было им равных ни в пешем строю, ни на море. Пачинакиты-печенеги тоже опасны, но те берут числом. Русы же превосходят врага уменьем. И если, не дай бог, их конунг однажды построит флот и соберет военные дружины в легионы, спаянные железной дисциплиной… Никто тогда не устоит! Никакое царство. Все города падут, и все народы покорятся.
Варда спешился перед Халкой – парадным вестибюлем Большого дворца, куда вели кованые медные ворота. Высокие мраморные колонны Халки, ее купол на четырех арках, вызолоченная бронзовая крыша – все должно было принизить чужеземца, явить варвару величие империи, потрясти дикаря уже в сенях «Священных палат», как прозывали дворец императора.
За спиной гулко топали варанги, позвякивая доспехами. Кесарь вышел на Милий – обширный, как форум, квадратный двор между Халкой и храмом Святой Софии. Рядом с куполом, опертым на четыре арки – точкой отсчета ромейских путей, – высилась конная статуя, поднятая на семь мраморных ступеней. Облаченный в тогу, с перьями павлина на голове, восседал на коне Юстиниан – строитель Софии. В левой руке у него была держава, увенчанная крестом, а правую император простирал к востоку. Варда прочел надпись, высеченную на постаменте: «Злодей унижен перед ним, а он прославляет боящихся Господа», и усмехнулся. Передав коня подбежавшему конюшему, Варда размял члены и не спеша обошел Халку, не обращая внимания на хлопотливых провинциальных просителей, выстаивавших очереди у ворот с медной иконой Спасителя. «Одно и то же везде, одно и то же…» – продолжал свою думу Варда. Только и живописуют наши искусники бесконечную череду императоров, торжественных и безликих. Торжественно-безликих. Безлико-торжественных. Не стало красоты, зато складки одежд на статуях, прически, всякие ничтожные застежки переданы аккуратно и тщательно. Лисипп, Фидий, Пракситель ваяли поэмы. Скульпторы-ромеи составляли протокол. Скорбно качая головой, Варда отпер тяжелую железную дверь и проследовал в круглый зал с полом из фиолетового и желтого мрамора. Мозаика под куполом изображала Юстиниана и Феодору, царедворцев в парадных одеяниях, и полководца Велизария, любовника красотки Феодоры, но Варда даже не поднял головы – однообразное роскошество приедается.
Толкнув створки бронзовых дверей, Варда вышел на дорогу, обставленную колоннами, и зашагал через внутренние дворы, куда выходили казармы. Тут проживала почетная стража императора. Воины носили белые туники и золотые шлемы с красными перьями, а на их позолоченных щитах значилось: «Иисус Христос». Хотя… Варда усмехнулся. Слово «воины» стоило бы взять в кавычки. Воины шагают позади него – молчаливые, суровые варанги. А эти… петухи только и годятся что для парадов.
Дорога уперлась в три двери, выложенные слоновой костью. Варда отворил среднюю и вошел в первый тронный зал, устланный драгоценными коврами. Далее шел Золотой зал – Хрисотриклиний. Двери, в него ведущие, отлили из серебра. А может, и выковали. Купол и стены были отделаны мозаикой на золотом фоне, а против входа висели массивные парчовые портьеры. Сколько денег на все это угрохали, а смысл?..
Долго шел Варда. Через галереи, аркады, залы круглые, квадратные и многоугольные. В одних были колонны из зеленого мрамора, в других – из желтого, в третьих – из полупрозрачного оникса. Он шел мимо фонтана из серебра, мимо чудовищной вазы из чистого золота, мимо бассейна из яшмы. Спустившись в парк и обойдя Порфирную палату – императорский родильный покой с пирамидальной крышей и стенами, облицованными дорогим камнем пурпурного цвета, Варда сошел по гранитным ступеням на причал императорской гавани Буколеон. У самой воды красовалась скульптура, давшая название бухте, – косматый каменный лев терзал ревущего каменного быка. Изогнутые гранитные молы, украшенные статуями, обнимали мандракий – ковш порта. Молы кончались башнями, откуда цепями открывали и запирали ворота гавани.
На тихой воде покачивались пять лодий варангов – изящных «моноксилов», как их прозывали ромеи, «однодеревок». Прозывали с большой долей зависти и ревности – варанги делали киль лодьи из одного дерева, даже если та вытягивалась в длину на пятьдесят шагов. В лесах империи таких громадных дерев не росло… Был и еще один повод для зависти – варанги умели гнуть дерево для шпангоутов. Римляне – те, давние римляне-язычники, тоже владели этим умением. А вот ромеи-христиане утратили тайну сию, забыли… И сколачивали шпангоуты трирем из отдельных кусков, гвоздями. Одно утешает – на громоздких, некрасивых, тихоходных триремах стоят сифоны, пышущие «греческим огнем»…
– Вы славно послужили василевсу, – торжественно сказал Варда, – и будете щедро награждены.
Асмуд с достоинством поклонился.
– Тебе, архонт, – продолжал кесарь, – полагается по шесть литр золота за год службы. Прослужил ты ровно три года, итого – восемнадцать литр! Каждому воину дружины твоей приходится по литре золота за год, итого – три литры в одни руки.
Он повернулся и сделал знак. Служители живо сволокли по лестнице тяжелые кожаные мешочки. Варанги весело загомонили, переняли ценный груз и понесли на борт.
– Прощай, архонт, – чопорно сказал Варда. – С богом!
Асмуд снова поклонился и взошел на борт. Ворота мандракия дрогнули, пошли открываться, но Варда не досмотрел отплытие до конца. Он поднялся во дворец Буколеон и прошел в свою комнату. Большое окно с бронзовой рамой, застекленной мутными стеклами, было распахнуто. Ветерок надувал тяжелые занавеси из дорогих паволок. Варда подошел к окну и облокотился о мраморный подоконник.
Слева светился золотом купол Триконха, справа выступал мраморный вестибюль императорской термы. А впереди, за неприступной грядою стен, сверкал и переливался Босфор. Были хорошо видны кисточки кипарисов на азиатском берегу. По лазурной глади вод, отражаясь в ней, словно в зеркале, проходила мощная трирема, одновременно перенося две сотни весел. А ей навстречу летели пять лодий, распустив полосатые паруса, – варанги спешили домой.
Ратный фантастический боевик. Заброшенный в IX век, наш человек становится Вещим Олегом. В наше время он был спортсменом-фехтовальщиком, а искусство рукопашного боя в чести у русов, живущих по закону меча. Попаданец
завоюет свободу в боях русских викингов против норманнов и свеев. Он сожжет вражеские драккары и прорвется через литвинские засады. Он станет гриднем в дружине князя Рюрика и заслужит почетное прозвище «Вещий»!
Яуза, 2016 г.
Серия: В вихре времен
Выход по плану: ноябрь 2016
Тираж: 2500 экз.
ISBN: 978-5-699-92693-0
Страниц: 448
Иллюстрация на обложке А. Руденко.
Цикл Закон меча
Закон меча (2008)
Книга 1
Ратный фантастический боевик от автора бестселлеров «Позывной «Колорад» и «Диверсант № 1». Заброшенный в IX век, наш человек становится Вещим Олегом. В наше время он был спортсменом-фехтовальщиком, а искусство рукопашного боя в чести у русов, живущих по закону меча. «Попаданец» завоюет свободу в боях русских викингов против норманнов и свеев. Он сожжет вражеские драккары и прорвется через литвинские засады. Он станет гриднем в дружине князя Рюрика и заслужит почетное прозвище Вещий!
Валерий Большаков. Меченосец (2009)
Книга 2
Олег Сухов, угодивший в IX век, где его прозвали Вещим, почти поверил, что он и есть та самая историческая личность, которая собиралась «отмстить неразумным хазарам».
Оказалось, однако, что истинного князя, соратника и наследника Рюрика, зовут Халег Ведун.
Не беда! Сухов стал настоящим воином и вполне способен сам заслужить себе славу!
Он найдет себе новых товарищей и новых врагов, встретит свою возлюбленную, и сам император Византии возведет его в сан меченосца…
Валерий Большаков. Закон меча - 11
Олег Сухов, выходец из нашего времени, отменный боец и капитан пиратов, покинул Карибское море. Он больше не пират. Теперь он служит королю Франции, истребляя пиратов с Варварского берега, алжирских да турецких, держащих в страхе всю Европу. Вопрос: зачем Сухову Варварский берег? Ответ: там, у границы Сахары, стоит таинственная Крепость ифритов. Вот она-то и нужна нашему герою! Но только добраться до нее ой как непросто.
Валерий Большаков
Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего
© Большаков В. П., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Глава 1. Вещий сон
Россия, Санкт-Петербург. 2007 год
…Отточенная стрела чиркнула Олега по плечу, располосовав кожу и пустив кровь. Пустяки, дело житейское. Не до того!
Уводили его девушку! Косматый викинг, по колено в воде, волок пленницу за косу, громко гогоча, а пленница лупила по волосатой лапе маленькими кулачками. Олег бросился к пирату, выхватывая самурайский меч катану. Викинг увидал Олега, но девушку не отпустил, только намотал косу на руку. Красавица не удержалась и упала на колени во взбаламученную воду. Мечи скрестились. Отбив удар, Олег в ярости рубанул разбойника по руке, вцепившейся в косу. Катана начисто оттяпала конечность, словно и не было стального обручья. Девушка упала на четвереньки, рыдая, выпутывала из волос кровавый обрубок в железной перчатке и глядела, глядела на Олега, не отворачивая зареванного лица, не отрывая огромных умоляющих глаз.
* * *
…Олега Сухова разбудил кот Онуфрий. Котяра орал под дверью, требуя незамедлительно впустить, накормить и обогреть.
– С-скотина! – прошипел Олег, садясь в постели. Ведь минут десять еще можно было бы поваляться! Он протер глаза, тронул ладонью лоб. Лоб был мокрым. Ф-фу! Ну и сон! Боевик с элементами эротики, как пишут в аннотациях к фильмам. И какой яркий! Словно и не сон вовсе… Олег поднялся с развороченной постели и прошлепал к ковру на стене. На ковре была развешана коллекция – пара кинжалов, настоящий трехгранный мизерикорд, которым добивали рыцарей, пробивая латы насквозь, волнистый малайский крис, меч эпохи Каролингов. А на подставке-катэмото возлежала катана – та самая, из сна. Сухов любовно провел ладонью по ножнам сайя из дерева магнолии, покрытым черным лаком, сжал длинную, в три с половиной кулака, рукоятку, обмотанную ремешком из акульей кожи, и вытащил клинок. Металл, отшлифованный древним мастером, казался прозрачным, как серебристо-серый лед. Сквозь лезвие проступал узор, запечатлевший тысячи проковок. Морозный блеск меча завораживал…
По правде сказать, Олег и забыл уже, когда в нем проснулся жадный интерес к «стали разящей». В классе, наверное, третьем… Да, тогда боязливый Олежек, «мамсик» и «ябеда-корябеда», сам переступил порог клуба «Эспада», где экс-чемпион области по фехтованию учил мальчишей биться на шпагах. Фамилию экс-чемпиона Олег уже не помнил, а звали его Борис Борисович. Но все сокращали это обращение до Борь Борича. «Борь Борич, скажите Олегу! Чего он без маски дерется?» – «А сам?»
В старших классах Сухов занимался в секции саблистов, заработал даже первый юношеский разряд, но бросил спорт. Жило в нем какое-то неудовлетворение оружием, недоставало чего-то для полного счастья. А на первом курсе института Олег записался в группу кэндзюцу, увидел катану и был сражен ее холодной, убийственной красотой. Катана колола как шпага и рубила как сабля, и в то же время это был меч. И в душе Олеговой все сложилось, все срослось…
* * *
Онуфрий, почуяв хозяина, заорал благим матом.
– Щас! – рявкнул Олег.
Пройдя в прихожую, Сухов щелкнул замком. Дверь отворилась, и кот, благодарно муркнув, проник в помещение. И быстро-быстро протопотал в направлении кухни.
– Собака ты! – обозвался Сухов, но кот не отреагировал на оскорбление. – Только и знаешь, что жрать, жрать, жрать!
Онуфрий мявкнул в том смысле, что да, знамо дело, на том стоим.
– О духовном подумай, животное! – увещевал кота Олег, шагая на кухню.
Вскрыв баночку «Вискаса», он щедро вывалил угощение. Бездуховное животное вертелось тут же, тычась носом.
Пока Олег умывался, брился, одевался, кот успел слопать все дочиста.
– Мя-ау-у! – заявил Онуфрий, облизываясь и щурясь. Дескать, неплохо бы добавочки…
– Обойдешься, – буркнул Олег, приседая на табурет. – Мышей ловить надо!
Онуфрий, усвоив, что вторая порция ему не светит, вспрыгнул Олегу на колени и разлегся во всю их длину, довольно выпустив когти. Сухов погладил котяру, и кухню заполнило громкое мурлыканье.
А Олег постепенно переходил в фазу бодрствования. Сновидение в стиле экшен рассеивалось, заботы, вчерашние и вечные, возвращались и зудели в голове, как осенние мухи.
До конца погрузиться в реал помог звонок с мобильника. Олег поспешно достал верный «Нокиа». Звонил Стемид. Был он «мастером», устроителем и постановщиком ролевых игр. Олег, реальный «цивил», ролевиков не жаловал, полагая, что «каждый сходит с ума по-своему». Оказалось, однако, что не всякая ролевка – «хоббитовы игрища», пристанище инфантов, повернутых на эльфах и орках. Стемид увлекался исторической реконструкцией, у него все было по правде, как в «эпоху викингов»: и мечи, и «доспешка». Правда, завлечь Олега ему не удалось. Сухова заманила Вика, красна девица, ткавшая полотно по старинным правилам и одевавшая всех стемидовцев. Олегу же хотелось ее раздеть…
– Здорово, самурай! – проорал мастер жизнерадостно. – Как твоя жизнь?
– Мас-саракш! – поморщился Олег. – Убавь звук! Совсем контузил…
Стемид хохотнул и продолжил:
– Слушай, мы тут решили на полигон выбраться! На все выходные! «Толки» обещали присоседиться, рыцари… Ну, не фест , конечно, но человек сто заявится. Отыграем ха-арошую такую боевочку-феодалку! Бугурт обещаю, и турниры будут, базар, пивка попьем… Ты как?
– Я за! – бодро откликнулся Олег. – И далеко ты собрался?
– Помнишь, где в прошлый раз полевка была? Ты тогда еще с гоблином схлестнулся!
– А-а! Это где «анизотропное шоссе»?
– Да-да-да! Вот по нему и шуруй. Как увидишь шатры, так и тормози. Место шикарное! Там же «запретка», местные шугаются. Тишина… Вода ключевая, хоть залейся! Дров – на три зимы хватит.
– А нас оттуда не турнут?
– Да не! Там не вояки, там физики окопались. Тау-электродинамика! Понял?
– Не-а! – честно признался Олег.
– Я тоже! Короче, подгребай.
– Ладно… А Вика будет?
– А как же?! – изумился Стемид. – Куда ж мы без Викулечки? И Наташка будет, и Рогнеда… Да все, считай! Так что не отрывайся от коллектива.
– Ладно, уговорил!
Сотик курлыкнул и высветил на экране безапелляционное: «Звонок закончен».
– Может, и вправду съездить? – спросил Олег Онуфрика.
Кот не ответил. Устав от ночных бдений, Онуфрий дрых, свесив хвост.
– Гулять, зверь, гулять! – скомандовал Олег, вставая.
Кот поначалу заупрямился, потом смирился. Спрыгнул и пошел, делая потягушечки. Онуфрий был зверем вольным – проживал в подвале и «держал зону», гоняя Васек и Мурзиков со всего квартала. Сухова зверь навещал регулярно, а у Олега нога не поднималась дать пинка голодному представителю семейства кошачьих.
– Мя-ау-у! – затянул Онуфрий, переводя медовые глаза с Олега на запертую дверь и обратно.
– Подождешь! – пропыхтел Олег, скача на одной ноге и затягивая «липучки» на кроссовке.
Пригладив волосы, Сухов вышел из квартиры. И откуда ему было знать, что больше он уже никогда не отопрет эту дверь, обитую черным дерматином, не покормит Онуфрика, не плюхнется со стоном в разваленное кресло перед теликом? Жизнь закладывала крутой вираж…
Глава 2. Кесарю – кесарево
Ромейская империя , Константинополь. 858 год от Р. Х.
Кесарь Варда выглядел бы истинным римлянином, какими запечатлевали в бюстах цезарей и августов, если бы не второй и третий подбородки. Тучный, но крепкий, с проседью в густых черных волосах, Варда все еще нравился женщинам. Мужественный профиль кесаря с широким волевым подбородком и крупным носом, с кустистыми бровями и высоким лбом так и просился на новенькие серебряные монеты. Его императорское величество Михаил Третий «Пьяница» пожаловал ему сан магистра и назначил доместиком схол . Кесарю – кесарево. Варда нахватал все титулы и звания, подобрался вплотную к трону и притулился сбоку от василевса ромеев, а по сути исполнял обязанности самого императора – алкаша и гуляки, «византийского Калигулы».
Варда поморщился и пришпорил коня – кесарь возвращался из имения-проастия. Следом пылила стража – полусотня архонта Асмуда, варанга из далекой страны Рос. Повывелись бойцы у ромеев, выродились потомки легионеров, все норовят золотом победить врага, а не железом, молитвой смиренной! А вот тавроскифы, эти варвары с Севера, не желали смирять гордыню и кротко подставлять щеки. Нет, они с великолепной уверенностью брали все, что хотела их душа и требовала плоть! Они наслаждались каждым мигом быстротечной жизни, выжимая из нее все утехи. Любить, так до безумия! Напиваться, так до смерти! Биться, так биться – с неистовством, сгорая от палящей ярости, презирая врага и погибель! Варда вздохнул. Он чувствовал опустошенность. Все его просьбы услышаны, все мечты сбылись – чего еще ждать от жизни? Пустота, холодная черная дыра разверзалась в душе и затягивала, затягивала… Хорошо Михаилу – напьется, и никаких забот! Да только пустоту в душе никаким зельем не наполнишь… Пробовал уже кесарь, тошнило долго, а толку – чуть. И девки тоже не помогают. Ни гетера Елена, черненькая очаровашка, ни Мария, первая жена протостратора Василия, ни его Евдокия, вдовствующая сноха Варды, с которой он сожительствовал при живой супруге…
Все это, кстати, знали, но выводов не делали – Варда был родным братом василиссы Феодоры, регентши при непутевом Михаиле. Какие уж тут выводы…
Страшный 856 год словно воздвиг губительные пороги в мерном колыхании жизни Варды, накрыл ледяной водой, сбросил с водопада, закрутил, поволок, притапливая… Великий логофет Феоктист, любимец василиссы Феодоры, коему она передоверила власть, невзлюбил кесаря, а патриарх Игнатий прилюдно отказал ему в причастии – за аморальное поведение. Без разницы Варде была та евхаристия , но оскорбление, да еще на глазах у всех… Нет, этого Варда простить не мог. И не стал. Он выплыл из холодной стремнины и одолел пороги. Он подсадил Михаила на императорский трон. Он удалил сестрицу от престола и сослал ее в дальний монастырь. Он сместил патриарха Игнатия и заменил его хитроумным Фотием. Он низверг великого логофета Феоктиста, никудышного правителя, полководца, проигравшего все сражения, а осенью того же года лично зарезал его светлость.
Теперь на коне он, Варда. Вот только куда скакать?..
Кесарь вдохнул теплый воздух – пахло чем-то неуловимым, бодрящим. Всепобеждающей жизнью? Плоды наливались в садах и виноградниках, пшеница поспевала в полях. Лето.
Дорога вывела кавалькаду к стене Феодосия – суровым и величественным укреплениям, защищавшим Константинополь с запада. От Мраморного моря к Золотому Рогу тянулся обложенный камнем ров шириной в пятьдесят локтей . За ним поднималась зубчатая стена из отличного кирпича. За первою стеной вздымался второй ряд стен и башен, высотой в пятиэтажный дом. А дальше вставала третья стена с башнями вдвое выше второй. Твердыня!
Варда усмехнулся – это вам не деревянные заборы, обносившие какой-нибудь варварский Париж или Ингельхайм! Кесарь выехал на луг перед Золотыми воротами – трехпролетной триумфальной аркой, украшенной статуями Геракла и Прометея.
Ворота фланкировали могучие квадратные башни, а над проходом, над зубцами стены-перемычки выступала бронзовая квадрига , запряженная четырьмя слонами, уворованная в Остии – там она венчала храм Нептуна. Кесарь направил коня в средний пролет, предназначенный для императора. Нарушение? Конечно. Еще один повод злопыхателям перемыть косточки «этому Варде, вконец обнаглевшему!».
Наверное, подумал Варда, беда его в том, что он позволяет себе смелые и решительные поступки, тогда как иные никак не расхрабрятся даже на смелые и решительные слова. А эти… балагуры только орать могут! Да пусть их… Те, кто «борется» на словах, за беседой в триклинии , не берутся за оружие. Пустобрехи разряжают свою ненависть в болтовне. С этими мыслями кесарь выехал на Месу, главную улицу Константинополя, роскошную и великолепную. На холмах вокруг, щетинившихся темной зеленью кипарисов, белели купола церквей и часовен, сверкали крыши золоченые, краснели черепичные. По обе стороны Месы тянулись портики, защищавшие пешеходов от дождя и зноя. Колонны, выломанные из эллинских и римских храмов, были и тонкие, и толстые, и граненые, и каннелированные, и круглые, и квадратные. Всех цветов и оттенков. Чудовищная смесь!
Особую пышность Меса обретала за старой стеной Константина, где в зелени садов утопали беломраморные дворцы. Это миленькое местечко так и называлось – Константиниана. А над золочеными крышами палат, словно призывая заблудившихся, свечой уходила вверх колонна Марциана – как маяк. Мысль плавно перешла к воспоминанию о другой колонне – Аркадиевой, обвитой спиральной лентой мраморного барельефа, прославлявшего победы императора Аркадия и отца его, Феодосия, разделившего некогда Римскую империю между двумя своими сыновьями. Вон она, торчит впереди, на форуме Феодосия. «Дурак ты был, Феодосий, – подумал Варда, щурясь на солнце. – Нельзя было делить Рим, никак нельзя… Деление – это умаление, ослабление вдвое, это раскол и распад. Дурак…»
Варда лениво перекрестился на храм и подумал: а не пора ли подкрепиться?
Цокот копыт стих – конь ступал теперь по коврам, расстеленным по восточному обычаю на мостовой. Варда ехал мимо мастерских оружейников, предлагавших мечи, щиты, шлемы, золоченые и изукрашенные, мимо двухъярусного акведука Валента, мимо дворцов, отделанных розовым мрамором, мимо мрачных боковых улочек, зажатых девятиэтажными кирпичными инсулами-многоэтажками, крытыми черепицей, нищими и грязноватыми и, разумеется, без каменных львов у парадных…
Хакон конунг вздохнул тяжко и насупил брови. Да и он вроде предков не позорил. И арабам «давал жизни» – первый раз он их еще в Табаристане прижучил, а потом и Севилью брал на копье. И на Париж хаживал, злато-серебро добывая… А кому ж теперь род продолжать? Выросла дочь Ефанда, красавица да умница, а вот сына боги не дали… И на кого теперь люди возложат венец? Кто воспримет меч конунгов гардских? Нет на то ответа…
Хакон тяжело поднялся с резного кресла и прошел к распахнутому окну. Половину вида загораживала стена крепости, сложенная из дубовых бревен, почерневших от дождей, а дальше играла блестками Олкога, и вставал на том берегу ельник, темный, словно схоронивший ночь недавнюю, тянущий лапы к мутной воде, усыпая узкий бережок шишками и хвоей. Хакон конунг крякнул в досаде – куда ни глянь, всюду мрак!
Скрипнула дверь, и в покои сунулся Аскольд сэконунг , здоровенный человечище, лобастый, сероглазый, с гривой волос цвета соломы и роскошными пшеничными усами, опадавшими на могучую грудь.
– Здорово, Хакон! – прогудел Аскольд. – Что у тебя за двери? Застряну когда-нибудь в этих мышиных норках!
Хакон ухмыльнулся.
– Брюхо разъел, – сказал он, – вот и не влазишь. Скоро и в море не выйдешь.
– Чего это? – не дошло до сэконунга.
– Лодью опрокинешь! – радостно объяснил Хакон.
Оба загоготали. Отсмеявшись, Хакон конунг сказал:
– Чего заявился? Выкладывай!
Аскольд закряхтел, полез пятерней в космы, лохматя прическу.
– Да засиделся я, – признался он. – И скедии мои скоро мохом обрастут. Дела хочу! Настоящего!
– Дела ему… – проворчал Хакон и вздохнул: – Мне б твои заботы…
– Я тут с Асмудом перетолковал, – продолжил Аскольд, – да и подумал: а не сходить ли мне на ромеев? Согласись, давно мы их не трепали. Как батя твой стребовал с них ругу, так и все.
– У тебя лодей не хватит, чтоб ромеев прижать, – отозвался Хакон.
– О! – просиял Аскольд. – В самую точку. А если мы с тобою сговоримся, да на пару двинем в поход? А?
Хакон засопел.
– И куда ты собрался? – спросил он неласково.
– Хочу Миклагард на щит взять! – бухнул Аскольд.
Хакон конунг ошеломленно вытаращился на старого приятеля.
– Вот это ты размахнулся… – вымолвил он. – Не по пасти сласти, Аскольдушка! Где ты столько бойцов наберешь?
– Ха! А как мы Париж брали? Сколько нас тогда было – помнишь? И трех сотен насчитать не могли.
– Ну, ты сравнил! – рассердился Хакон. – Париж – тьфу! Городишко размером с Альдейгу. А Миклагард – это Миклагард. Там одних домов столько, что все Гарды расселить можно, и еще место останется!
Но идея осадить самый большой город мира уже завладела им и подбирала ключики к тайным сусекам души, выпуская на волю демонов алчности и тщеславия. Что Париж? Что Севилья? Не всякий скажет, где такие есть! А вот Миклагард… Годы минут, века пройдут, а имя человека, прибившего щит на ворота Миклагарда, останется в памяти людской!
– На лодьях не пройти, – проворчал Хакон, – тяжелы больно…
Аскольд сэконунг, поняв, что товарищ сдается, сильно оживился.
– Подумаешь! – воскликнул он. – Спустимся по Непру на скедиях!
– А брать Миклагард тоже со скедий станешь?
– А чего такого?
– Чего-чего… Знаешь, как ромеи наши скедий кличут? Моноксилами! Сиречь однодеревками!
– Да и пусть их! – отмахнулся Аскольд.
– Не… – помотал головой Хакон. – Надо, чтобы нас уважали…
– Тогда зайдем в Таматарху! – вывернулся Аскольд. – Там у нас большие лодьи стоят. Кстати, и твой «Лембой» там. Ну, этот, который в пятьдесят шесть шагов.
– Да помню я…
Хакон конунг поскреб в бороде.
– Все равно… – протянул он. – Поздно уже, лето к середине двинулось… Пока охочих людей соберем, пока доберемся, уже и листья опадут! Давай уж на тот год перенесем поход. Двинем по весне, как только лед сойдет.
– Давай! – легко согласился Аскольд. Видимо, он не рассчитывал на легкую победу, готовился долго канючить и убеждать конунга гардского.
– Значит, по рукам? – сказал он, сияя, и протянул свою пятерню, рубчатую от мозолей, натертых рукояткою весла.
– А, была не была! – воскликнул Хакон и впечатал свою ладонь. Крепко сжались твердые пальцы в извечном жесте мужской дружбы и согласия.
В открытую дверь робко заглянул гридень. Поклонился и сказал:
– Собрались бояре, ждут.
– Идем, – сказал Хакон.
Конунг гардский и сэконунг по очереди протиснулись в низкую дверь и потопали в гридницу.
Гридница занимала все левое крыло двухэтажного терема, крепко сидевшего в крепостном двору. Большие окна гридницы на зиму закладывались резными досками, а по теплу их снимали, запуская внутрь свежий воздух и свет.
Посередине обширного зала стоял громадный овальный стол, сбитый из плах и скобленный дожелта. Вокруг стола делили скамьи бояре – Думный круг верховного правителя Гардарики.
Хакон занял крепкое дубовое кресло во главе стола и пробурчал приветственное слово. Аскольд сэконунг пристроился рядом, по правую руку. А верховного опять посетили мысли о престолонаследии. Видать, придется ему выбирать преемника среди бояр… Вопрос, кого выдвинуть? Хакон оглядел бояр по правую руку. Вот Лидул конунг, сын Алвада. Крепкая личность, ежели упрется, вовек не сдвинешь. Но разве можно оставить после себя твердолобого? Умение властвовать требует гибкости, изворотливости даже. А за Лидулом расселся кугыжа мерянский, Шаев, сын Чекленера. Вот уж кто верток! И вашим и нашим! Вечно пляшет на лезвии меча, всем угодить хочет. С утра он в одной вере, а к вечеру в иную переходит. Худо! Гибкость – гибкостью, однако и твердость надобно иметь, за свое стоять и не сдавать. А вот ярл Ильменский, Вадим Храбрый, сын Годлава. Говнистый человечишко, хоть и рода княжеского… Веры ему нет. И смел он напоказ, лихостью берет, а вот перед сильными пасует, поджимает хвост и прогибается, стелется весь… Тьфу! И пакостлив больно. Что скажешь не по нему – зыркнет зло и прищурится, словно целится в тебя, а потом припомнит, ударит исподтишка. Может, тогда князя Буривоя выбрать? Родня все ж. Карелы князю доверие выказали, призвали его, чтоб тот оборону держал, – опыта Буривою не занимать. Все это хорошо, но… Уж больно стар Буривой, сын Турвида, не выдюжит он тяготы власти, да и обидчив не в меру. Или на Антеро поставить, кунингаса ижорского? Всем взял – и смел, и мудр. Только вот не русских кровей Антеро, не пойдут за ним конунги с ярлами, не последуют. Та же история с риксом готским Гайной, сыном Ильдибада, что с Верхнего волока. Не много готского племени под ним, да и можно ли малое ставить над великим? Вот и думай теперь…
– Почнем, бояре… – сказал Хакон.
Все согласно кивнули.
– Тогда я первым слово возьму, по старшинству, – сказал Буривой и кашлянул. – Ропщут карелы, конунг. Не по чести ты их прижал! Почто дань нарастил? Сдали тебе меха по зиме? Сдали! Хорошие шкурки? Да одна к одной! Зачем же лишнее брать?
Конунг нахмурился и раздельно сказал:
– Мерянам или весинам я подати не увеличил. Сказать почему?
– Сказать! – задиристо молвил Буривой.
– Потому что они сами соболей да горностаев бьют! – с силой выговорил Хакон. – Это их добыча. А карелы твои нагличают! По всему Северу рыщут, по дешевке меха скупают у биармов да у лопарей. Сами же и везут потом к свеям или к саксам, торгуют, нам цену сбивая. Негоже так!
– В единых Гардах, – проговорил Хакон, сдерживаясь, – и власть едина, и правда . Как я сказал, так и будет.
– Не будет! – возопил Буривой. – Пока я на княжении в Кирьялаланде , обдираловке быть не позволю!
– Что, княже, – сощурил глаз правитель Гардов, – из общей лодьи желаешь в лойву пересесть?
– Желаю! Считай, уже пересел!
– Ай, молодец! – Злая насмешка искривила Хакону губы. – Вот только, далече ли уплывешь? А защищать ту лойву кто станет?
– Да уж как-нибудь справимся! – высказался Буривой в запале.
– Думай, что говоришь, – сердито сказал Аскольд. – Карелы в охоте смекают, а к войне они не годны. А ежели датчане явятся? Рагнар Кожаные Штаны давненько на Кирьялаланд облизывается!
– Пусть только попробует, – пробурчал Буривой. – Живо языка своего слюноточивого лишится!
– Дурак ты… – с сожалением сказал Аскольд.
Буривой вздернул седую бороденку, засверкал глазками.
– Так мне ждать подати али как? – тяжело спросил Хакон.
– Али как! – ответил Буривой, как отрубил.
– Тогда проваливай! – рявкнул конунг. – Греби в своей лойве наособицу и подмоги не жди. Ни одного варяга в помощь не дам!
Буривой поднялся, выпрямив, как смог, сутулую спину, и пошел вон. На пороге гридницы он обернулся и процедил:
– Обойдемся!
Ненадолго в гриднице зависла тишина, хмурая и неловкая. Только Вадим чему-то улыбался, словно радовался непорядкам.
– Глупость какая… – пробормотал Аскольд.
– Да уж… – буркнул Хакон.
– Это не дело! – решительно заявил Лидул. – Отломить такой ломоть от общего пирога…
– Кирьялаланд – не вотчина Буривоя, – возразил конунг, – не он там правит, а кунингасы. Это их жадность говорила на кругу, а не князь! А мы подождем… До осени. Ежели не образумится до того времени, придем и спросим. По-свойски!
– Пора самих биармов под руку подвести! – крикнул с места Шаев. – А как станут они нам дань платить, вот тогда карелы трижды подумают, прежде чем союз с нами рвать.
– Верно говоришь, Шаев, – кивнул Хакон. – Вот и займись! Собери лодей десять, да пройди по Онеге до Гандвика . В Вину зайди, осмотрись там, урядись с биармами насчет дани и не забудь им хороший товар предложить. Биармы-то железа не знают, а ты им и выставь ножи, да топоры, да наконечники. Они тогда живо от карел откачнутся!
Бояре довольно захохотали.
– Правильно! – закивал Антеро. – Карелы-то всякую дрянь биармам спихивают, а мы с ними по-честному, да по-хорошему.
Примечания
Нидинг (старонорв. ) – ничтожество.
Хель – ад.
Толки – поклонники творчества Толкиена.
Фест – фестиваль, большой праздник ролевиков и реконструкторов. Бугурт – групповое сражение, турнир – дуэль один на один.
Ромейская империя – правильное название для Византии.
Магистр – высокий титул, высший из тех, который мог быть пожалован не членам императорской семьи.
Доместик схол – начальник телохранителей-схолариев.
Протостратор – старший императорский конюший.
Евхаристия – обряд причащения.
Локоть – мера длины, приблизительно полметра.
Квадрига – упряжка из четырех коней.
Триклиний – трапезная.
Форум – площадь.
Литра – денежная единица, от 160 до 300 граммов золота.
Хевдинг – вождь.
Витахольм – варяжская крепость на Днепре, который они называли Непр. Будущий Витичев Холм, который позже сократили до Витичева.
Дренг – молодой воин, не ходивший в походы. Гридь – это дружина (по-свейски – грид, по-норвежски – хирд).
Миклагард – Великий Город, так варяги называли Константинополь.
Архонт – титул знатного иноземца, данный ромеями.
Гарды, или Гардарики, – самоназвание Руси.
Альдейгьюборг – столица Гардов, сокращенно – Альдейга. Ныне Старая Ладога.
Мелинеск – важный торговый центр, располагавшийся к юго-востоку от современного Смоленска. Ромеи называли его Милиниски.
Славян, то есть славинов, ромеи часто называли склавинами, намекая на их рабскую сущность. Трэлями северяне звали рабов.
«Змея битвы» – кэннинг, то есть замысловатое сравнение для стрелы, принятое поэтами-скальдами. Воинов они, к примеру, называли «ясенями битвы», а женщин – «елями злата».
Цуба – гарда катаны.
Эргастерий – мастерская.
Миямото Мусаси – великий японский фехтовальщик.
Ныне Ладожское озеро.
Мунд – выкуп родителям. То же самое, что вено или калым.
Итиль – ныне река Волга.
По крайней мере, так утверждают саги.
Об этом рассказывает ал-Якуби: «В город Исбилию (т. е. Севилью) вошли в 229 году хиджры (843–844 гг. от Р. Х.) поганые, называемые ар-Рус, которые захватывали пленных, жгли и убивали…»
Сэконунг владел кораблями, командовал дружиной, но не имел земли.
Скедии – малые лодьи, на которых ходили по рекам и спускались по Днепру.
Таматарха – Тмутаракань. Есть основания полагать, что так называемая Черноморская Русь, расположенная на Таманском полуострове, существовала с конца VII – начала IX века.
Ярл – титул, тождественный графскому. Рикс, кунингас, кугыжа – княжеские титулы.
Правда – закон.
Кирьялаланд – Корела или Карелия.
Гандвик – Колдовской залив, как звали в то время Белое море. Вина – это Северная Двина.
Валерий Большаков
Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего
© Большаков В. П., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Глава 1. Вещий сон
Россия, Санкт-Петербург. 2007 год
…Отточенная стрела чиркнула Олега по плечу, располосовав кожу и пустив кровь. Пустяки, дело житейское. Не до того!
Уводили его девушку! Косматый викинг, по колено в воде, волок пленницу за косу, громко гогоча, а пленница лупила по волосатой лапе маленькими кулачками. Олег бросился к пирату, выхватывая самурайский меч катану. Викинг увидал Олега, но девушку не отпустил, только намотал косу на руку. Красавица не удержалась и упала на колени во взбаламученную воду. Мечи скрестились. Отбив удар, Олег в ярости рубанул разбойника по руке, вцепившейся в косу. Катана начисто оттяпала конечность, словно и не было стального обручья. Девушка упала на четвереньки, рыдая, выпутывала из волос кровавый обрубок в железной перчатке и глядела, глядела на Олега, не отворачивая зареванного лица, не отрывая огромных умоляющих глаз.
…Олега Сухова разбудил кот Онуфрий. Котяра орал под дверью, требуя незамедлительно впустить, накормить и обогреть.
– С-скотина! – прошипел Олег, садясь в постели. Ведь минут десять еще можно было бы поваляться! Он протер глаза, тронул ладонью лоб. Лоб был мокрым. Ф-фу! Ну и сон! Боевик с элементами эротики, как пишут в аннотациях к фильмам. И какой яркий! Словно и не сон вовсе… Олег поднялся с развороченной постели и прошлепал к ковру на стене. На ковре была развешана коллекция – пара кинжалов, настоящий трехгранный мизерикорд, которым добивали рыцарей, пробивая латы насквозь, волнистый малайский крис, меч эпохи Каролингов. А на подставке-катэмото возлежала катана – та самая, из сна. Сухов любовно провел ладонью по ножнам сайя из дерева магнолии, покрытым черным лаком, сжал длинную, в три с половиной кулака, рукоятку, обмотанную ремешком из акульей кожи, и вытащил клинок. Металл, отшлифованный древним мастером, казался прозрачным, как серебристо-серый лед. Сквозь лезвие проступал узор, запечатлевший тысячи проковок. Морозный блеск меча завораживал…
По правде сказать, Олег и забыл уже, когда в нем проснулся жадный интерес к «стали разящей». В классе, наверное, третьем… Да, тогда боязливый Олежек, «мамсик» и «ябеда-корябеда», сам переступил порог клуба «Эспада», где экс-чемпион области по фехтованию учил мальчишей биться на шпагах. Фамилию экс-чемпиона Олег уже не помнил, а звали его Борис Борисович. Но все сокращали это обращение до Борь Борича. «Борь Борич, скажите Олегу! Чего он без маски дерется?» – «А сам?»
В старших классах Сухов занимался в секции саблистов, заработал даже первый юношеский разряд, но бросил спорт. Жило в нем какое-то неудовлетворение оружием, недоставало чего-то для полного счастья. А на первом курсе института Олег записался в группу кэндзюцу, увидел катану и был сражен ее холодной, убийственной красотой. Катана колола как шпага и рубила как сабля, и в то же время это был меч. И в душе Олеговой все сложилось, все срослось…
Онуфрий, почуяв хозяина, заорал благим матом.
– Щас! – рявкнул Олег.
Пройдя в прихожую, Сухов щелкнул замком. Дверь отворилась, и кот, благодарно муркнув, проник в помещение. И быстро-быстро протопотал в направлении кухни.
– Собака ты! – обозвался Сухов, но кот не отреагировал на оскорбление. – Только и знаешь, что жрать, жрать, жрать!
Онуфрий мявкнул в том смысле, что да, знамо дело, на том стоим.
– О духовном подумай, животное! – увещевал кота Олег, шагая на кухню.
Вскрыв баночку «Вискаса», он щедро вывалил угощение. Бездуховное животное вертелось тут же, тычась носом.
Пока Олег умывался, брился, одевался, кот успел слопать все дочиста.
– Мя-ау-у! – заявил Онуфрий, облизываясь и щурясь. Дескать, неплохо бы добавочки…
– Обойдешься, – буркнул Олег, приседая на табурет. – Мышей ловить надо!
Онуфрий, усвоив, что вторая порция ему не светит, вспрыгнул Олегу на колени и разлегся во всю их длину, довольно выпустив когти. Сухов погладил котяру, и кухню заполнило громкое мурлыканье.
А Олег постепенно переходил в фазу бодрствования. Сновидение в стиле экшен рассеивалось, заботы, вчерашние и вечные, возвращались и зудели в голове, как осенние мухи.
